шла, ибо понимала, что должна спасти малыша, чего бы ей это ни стоило. Этя обещала Алёше, что спасёт мальчика, а она привыкла выполнять свои обещания. Эте повезло – её подобрала какая-то случайная подвода, и перед самым рассветом она подошла к дому свёкров. Уставшая женщина постучала в окно. Прислушалась: в доме было тихо. Постучала ещё раз, сильнее. Вспыхнул свет, и в окне показалась голова свекрови. Потом голова пропала и Этя, оставив сумку под окном, подошла к двери. Дверь открылась и на порог вышла женщина, укутанная в шаль.

– Чего тебе? – зло спросила свекровь.

– Это я, Этя! – женщине почему-то показалось, что свекровь её не узнала.

– И шо, шо Этя? Ты откуда взялась с утра пораньше?

– Я очень устала. Можно, мы войдём, мама?

– Какая я тебе мама? Ишь, мама! На тебе, мама! Пошла отсюда, жидовская морда!

– Что вы такое говорите? Я же Этя, жена Алёши, а это внук ваш!

– И шо, шо жена? У него таких жён знаешь, сколько будет!

В дверном проёме появился свёкр. Мрачным взглядом он посмотрел на невестку и сказал жёстко:

– Пошла откуда пришла! Внук, говоришь? Нам это жидовское дитя не нужно.

Так и сказал. А потом добавил:

– И чтоб духу я твоего не видел!

Потом зло посмотрел на жену и сказал:

– А ты двери закрой. На хватало, чтобы немцы прознали, что мы у себя жидов прячем.

И они захлопнули дверь перед убитой горем Этей. А тут ещё и малыш, как назло, заплакал. Этя отчаянно стала колотить кулаком в дверь, но ей ответила лишь тишина своим зловещим молчанием. Этя присела на скамейку, чтобы покормить орущего мальца. Он был в мокрых пелёнках, и Этя, достав из сумки сухие, прямо на скамейке перепеленала мальчика. Малыш сосал грудь, а Этя смотрела на сына и слёзы текли по её щекам. Измученная и убитая горем молодая женщина встала, устало взяла сумку и пошла, что называется, куда глаза глядят.

На окраине села, в ветхом, покосившемся от старости доме, который больше напоминал сарай, жила селянка Горпина. Она всегда жила на отшибе, и люди её недолюбливали. А недолюбливать Горпину было за что: у неё было шестеро детей от разных мужей. Порядочные женщины Горпину презирали и сторонились: они совсем не были уверены в том, что Горпинины дети не имели отношения к их мужьям. Сказать, что Горпина жила бедно, – не сказать ничего: дети ходили в лохмотьях, донашивая одежду друг за другом, питались абы чем, но были очень дружны между собой. Они понимали, что когда весь мир сплотился против них, то хотя бы внутри их маленького, необустроенного государства должен быть мир и покой. Жалостливые соседи, видя этих оборвышей и понимая, как им не повезло с мамашей, подкидывали детям поношенную одежду и какую-то еду.

Сама Горпина работала в колхозе учётчицей и плевать хотела на все пересуды односельчан.

«Моя жизнь, как хочу, так и живу! Мой чемодан: кому хочу, тому и дам! От кого хочу, от того и рожаю!» – говорила она всем, кто её как-либо задевал в разговоре.

Этя подошла к полусгнившей двери Горпининого дома и робко постучалась. Через пару минут на крыльцо выскочила Горпина и, увидев измученную Этю с младенцем на руках, аж присела. Потом спохватилась, забрала свёрток и понесла его в дом.

– А ну, девка, садись, рассказывай! Ты никак Ющенковская невестка будешь?

Этя села на табуретку, так как на всех горизонтальных поверхностях спали Горпинины дети, и стала рассказывать. А потом так и заснула, сидя.

Проснулась Этя через часа два на старом, покосившемся диване. А может, это и не сон был, а просто обморок? Она не понимала, ни где она находится, ни почему на неё смотрит столько детских глаз.

«Сын!» – пронеслось у неё в голове, и женщина села, ища глазами сына.

Горпина с ребёнком на руках подошла к Эте.

– Как малыша звать-то?

– Пока никак, Горпина. Не успели зарегистрировать.

– Виталиком будешь! – сказала Горпина малышу.

– Почему Виталиком? – растерянно спросила женщину Этя. – Мы хотели назвать сына Изей, в честь папы…

– Ты что, девка, с ума сошла? Немцы вокруг, какой Изя? Или ты не слышала, что с вашими делают? Сказала, Виталиком будет, значит, Виталиком. Тебя Этя зовут, так? Ты вот что, послушай меня и не перебивай.

Этель протянула руки к малышу, но Горпина отодвинулась.

– Сядь и послушай меня. Двоих я вас спрятать не смогу – заложат добрые соседи, как пить дать заложат. Тогда и меня, и моих детей убьют – никого не пожалеют. В соседнем колхозе всех евреев поубивали. А тех, кто прятал ваших, – посреди деревни повесили и снимать не разрешили. Висят себе, воняют. Мне моих детей жалко, но и твоего тоже жаль. Ты, девка, иди себе, в лес иди, может, к партизанам выйдешь. Я твоего Виталика у себя оставлю, скажу мой это. Детям велю сказать, что у них братик народился. А когда война закончится, а она, говорят, скоро закончится, так ты и приходи за сыном-то. Поняла?

Этя безжизненно смотрела на свёрток, сопящий на руках у Горпины. Она не понимала, о чём говорила эта женщина: почему она должна отдать ей своего сына? Боль от того, что мать и сестру, возможно, убили как-то сразу отошла на второй план. Этель не мигая смотрела на Гарпину, и со стороны казалось, что Этя продолжает спать с открытыми глазами.

Горпина набрала из алюминиевой кружки в рот воды, подошла и прыснула Эте в лицо. Этя, вздрогнув, очнулась.

– Поняла, я спрашиваю? Ты не переживай, где шесть ложек, там и седьмой место будет.

– Ты не вернёшь мне сына…

– Я не верну, только если ты не придёшь за ним. Слово даю.

Этель встала, отряхнула помятую юбку, взяла ребёнка на руки.

– Мне покормить нужно.

– Корми. Подожди. Дети, идите сюда.

Все дети подошли к матери. Она зачем-то выстроила их по росту, потом села на табурет и строго сказала:

– Дети. Это ваш брат. Его зовут Виталик. Я его недавно родила. Что бы ни случилось, помните: это ваш брат. Если скажете, что он не ваш брат, нас всех убьют. Поняли? Как зовут вашего младшего братика?

– Виталик, – хором ответили дети матери.

– А теперь идите. Брысь отсюда. Дитя покормить нужно.

Этель покормила малыша, и распеленала его. Осмотрев всего, она поцеловала его головку, ручки, ножки. Потом запеленала и уверенно отдала сына Горпине.

Горпина принесла Эте какой-то сверток, засунула в сумку.

– Это еда. Много дать не могу, сама понимаешь.

– Понимаю. Спасибо.

– Иди, девка, а то, не ровён час, на беду нарвёшься…

Этя шла по лесу и ничего перед собой не видела. Её глаза оставались сухими, а сердце разрывалось от горя.

«Господи! – молилась она мысленно. – Не оставь моего мальчика! Сохрани его для меня! Всё что хочешь сделаю, только сохрани! Прошу тебя, Господи! У меня никого больше