разбудили раньше времени, мучительно и нехотя поднимает тяжёлые веки, не ожидая увидеть ничего интересного и приятного.

— При храме школа была. Деток не много ходило, не модно это было. Пристроили меня туда. Настоятель слово Божье преподавал, а я начал потихоньку трём ребятам как бы дополнительные занятия по русскому и литературе преподавать. Оказалось, что в районной школе учитель то ли слабый был, то ли больной, но подготовка, одним словом, была не очень. Потому наверное, ко мне стало скоро много деток приходить.

Отец Евгений заметил упаковку сока на полу:

— Виктор, Вы позволите взять пакетик? В горле пересохло.

Лицкевич медленно подвигал затëкшей шеей:

— Берите.

— В общем настоятель рад был. Приход рос. Говорили, что и через мои старания в том числе. Я успокоился как то, даже радовался иногда. Кров, еда, дело. Но её не забывал ни на день.

— Однажды в школу женщина привела сына. Я пошел знакомится и увидел… её. Опять всё в голове перепуталось и опять забыл я обо всём. Но ясно было и видно, что я для неё, как и раньше — никто. А я после этой встречи жить по прежнему не смог. Пришлось мне извиниться перед настоятелем, всё оставить и уйти в дальний скит. И там вот я последние 24 года и провёл.

Монах шумно вздохнул и повисла тишина, нарушается только звуком работы двигателей.

— О чём эта душная история? — устало выговорил Лицкевич.

— Дак… удивился дядя Женя, — ни о чём. Говорю же, так просто. Выговориться захотелось.

Он отхлебнул из пакетика.

— Хотя, если подумать. Наверное, о том, как жалко мне, что я по своей слабости хорошее дело бросил. Ведь много деток ко мне ходили с удовольствием. Много приходило в школу, а увидев храм, оставались посмотреть да послушать. Родители их задерживались в храме и через это дело на службы оставались. Молитвы творили. Причащались. А я бросил всё. Бросил потому что страсть свою обуздать не смог. И вот 24 года только сам с собой и смог прожить. Никому добра не сделал за это время. Только может своей душе пользу и смог принести. Это тоже хорошо, конечно, но по радостным детским глазам… скучаю.

— Ясно, — без эмоций буркнул Лицкевич, — дети…

Опять повисла тишина.

— Святой отец, — Виктор сильно помял лоб двумя руками, — так что за вещь Вам настоятель тогда сказал, которая Вас от чего-то там спасла?

— Аааа! Это поговорка, которая оказывается очень древняя и есть у многих народов. Считается что первым её произнёс римский император Марк Аврелий. Помните, Виктор, фильм был известный «Гладиатор»?

— Помню. С Расселом Кроу.

— Да, да! Прекрасный актёр! Там у героя Рассела Кроу, полководца Максимуса, был друг и покровитель — император. Это как раз и был Марк Аврелий. Известный философ-стоик!

— И что же он сказал, этот стоик?

— Он сказал: «Делай что должен и будь что будет».

— Умник, бля.

— Да, он был мудрый человек. Однако историки установили, что у предков Аврелия, совсем древних римлян был немного другой вариант: Fac officium, Deus providebit. Он указывал на участие Бога в стараниях человека и переводился так: «Выполняй долг и Бог снабдит тебя необходимым». Интересно, что сходятся с этим убеждением и англичане и немцы.

Дядя Женя легко воспроизвёл изречения древних европейцев:

— «Use the means, and God will give the blessing».

И, как бы не замечая расширяющихся глаз пилота, добавил:

— «Tu» deine Pflicht! Gott wird schon sorgen'. Что означает одно и тоже: «Выполняй свои обязанности, и Бог позаботится о тебе».

Лицкевич, развернувшись в кресле, изумлëнно рассматривал монаха.

— Удивили, святой отец.

— Да, очень интересная история. Получается, что у разных народов давным давно был сформулирован принцип, как жить хорошо… Как становиться лучше…

— Меня удивила не история, святой отец, а Вы. Вы явно отлично образованный человек. Знаете историю и языки… что Вы делаете в компании этих бандитов, ворующих людей, угоняющих самолёты. Что вы делаете в этой чертовой стране⁈

Виктор хлопнул себя по коленям:

— Вот я! Я здесь случайно! Меня тут быть не должно! Если бы я спланировал один незначительный эпизод иначе, то давно бы уже летел туда, где цивилизация и порядок!

— Однако Вы здесь, Виктор, — мягко заметил монах, — и теперь Вы — часть истории в которой участвуете. Вы значительная её часть. Ведь Вы тоже сильный и опытный человек. Вы привыкли брать на себя ответственность за жизни других людей. Вы профессиональный лётчик. Таких как Вы и раньше было не много, а теперь тем более — единицы. И тем не менее именно вы управляет этим самолётом. Вы не можете знать и понять, что тут к чему, но вы за штурвалом. Думаю, что именно про это, в том числе, говорит эта поговорка.

— Мы часто не знаем, как поступить лучше, не знаем будущего, но хотим поступить хорошо. По-христиански. Даже по заповедям. Но как это сделать? Ведь вокруг столько препятствий и совсем не понятно, как преодолеть их все! Как⁉ Ведь мы, как правило, умеем не всё! Мы умеем что-то одно: печь хлеб, строить дома, учить детей, водить самолëт. А эта мудрость учит нас: делай то, чему обучен, то что умеешь, а Господь снабдит тебя всем недостающим.

Виктор недоверчиво качал головой.

— Это работает не так… Что бы всё получалось, нужно всё тщательно планировать. Если ты тупо повторяешь монотонный труд, это не приводит к результату. Это уж Вы мне поверьте, отец. Я много такого видел. Да и по себе знаю: пока всё спокойно прикидывал, всё шло на ура! А вот как запсиховал, так всё и накрылось тазом.

— Верно, если делать без ума, если не знать куда хочешь прийти, то и не придешь никуда! Правильные твои наблюдения. Об этом же и древние говорят, поминая Бога в поговорке. Ты сперва его просишь, а после начинаешь делать!

— Эх, отец, меня Бог слушать не захочет. Не всегда я по его заповедям поступал. Да я их и не знаю толком. Так, кое-что, то что на слуху, в кино, в книжках. Первым я вроде никого не обижал, но если меня обижали, всегда старался отомстить пожестче. Да всяко делал… И врал и угрожал… Думаешь же всегда: это ж не я, это он начал. И надеешься, что больше так делать не придётся. Как мне