о чём то его просить? С какой стати? Я от него и раньше поддержки не видел особенной, а теперь, когда всё летит в задницу, с чего ему меня слушать⁉

— Мы с тобой сейчас, Виктор, словно перед палаткой с газировкой стоим, а ты её не замечаешь, только одна пустыня жаркая для тебя вокруг. Смотри, Виктор! Сколько ты всего совершил и сколько добился, неужели ты думаешь, что смог на этом пути предусмотреть всех врагов и все неожиданности⁉ Он давал и даёт. И заметь, не просит благодарности.

Пилот отчаянно махнул рукой:

— Это всё вопрос «верю не верю». Я верю в себя и в то что: да, я всё предусмотрел и всё сам организовал. Для моей головы это проще объясняется! А в то, что это всё Бог помог… Ну не знаю…

— Хорошо, — вздохнул дядя Женя, — я тебя, Виктор, и не пытался уговорить поверить в Него. Это дело сложное, а я с проповедью, как видишь, не очень лажу. Я тебя пробую убедить поверить в себя. Человеку поверить в человека. Поверить в то, что этот не конец! И сделать для этого усилие! Сделать то, что умеешь! То, что делал много раз! Посмотри! Ты многого достиг. Прошёл длинный путь. Почему ты решил, что сегодня его окончание? Ты видишь, там за твоей спиной эти военные. Они спокойны и уверены, потому что у них есть дело, есть цель. Они спокойны потому что знают, верят, что не просто так в этом самолёте! Верят, что ты не случайный человек! Эти парни там не просто люди, которые ищут спасения, как угодно и где угодно. Ты можешь считать их бандитами за их методы, но знай, что они пошли за мной не с целью урвать себе кусок по жирнее на этом празднике безумия.

— Пошли за Вами? — удивился Лицкевич.

— Именно. А ведь они тоже, как и ты, не особо верующие люди. Убедили их не мои проповеди, а аргументы.

— Отец, вы просто сыпете сюрпризами, — Виктор перевёл дух, — я был уверен, что Вы тоже либо заложник обстоятельств, либо пробились к кому попало для выживания. Однако… Ого… Значит аргументы⁉ Какие же? На какое такое дело они пошли за вами, отец?

Виктор испытывающе всматривался в священника.

— Я расскажу тебе позже. Сейчас уже нет времени. С ними мне пришлось говорить не один час прежде чем они поверили мне. Сейчас я прошу что бы ты увидел себя… как бы сверху. Ты управляешь самолётом. Внутри крепкие мужики, взявшиеся за серьёзное дело. Ты можешь не верить, что нас кто-то ведёт, что мы прошли уже через многое, но то что мы здесь, это истина.

Голос монаха начал звучать взволнованно. Да, отец Евгений не хотел умирать. Волнение момента захватило его, смешавшись со страхом близкой развязки, с досадой за неоконченное дело с ответственностью переговорщика.

— И ты можешь махнуть на нас рукой, но тогда и сам пропадёшь. Тогда для этих людей и, главное, для себя самого, ты останешься тем, кто сдался и в решающий момент просто мотал на кулак сопли. А можешь собраться и сделать то, что умеешь делать лучше всего на свете! То, что умеешь делать лучше тысяч других людей! И тогда путь твой продолжится, и что там впереди тебе откроется очень скоро!

Пилот криво улыбнулся.

— А говорили, не проповедь!

— Тьфу, ты! — взорвался неожиданно распалившийся монах, — а это и была не проповедь! Ты ж сам меня на этот разговор вывел! Я тебе, вон, свою историю рассказывал! А ты с вопросами! Короче! Виктор! Делай что должен, если хочешь что-нибудь ещё в этом мире планировалось! Потому что планировать ты сможешь только в нашей компании! Там, вокруг, уже совсем другой мир, полный чудовищ! И они везде, не только в нашей стране! А остановить этих чудовищ может вон тот старый полковник и его ребята!

Монах, тяжело переводя дух, выбрался из кабины пилота и предстал перед пятью парами глаз, выжидательно глядящими на него.

Колун, с полминуты ждал от мрачно сопящего старца какой нибудь новости, затем наконец сделал нетерпеливый жест руками, как бы помогающий дядя Жене заговорить.

— Что «Ну⁉» Ну что «Ну⁉» Чего ты от меня хочешь, Сергей! — громко отбился монах.

Полковник в досаде махнул рукой:

— Ясно. Макс, пошли со мной, поможешь вышвырнуть мажора из кресла! Возьмусь сам за управление! Кое какие знания у меня есть!

Вдруг, молчавший весь долгий полёт динамик громкой связи в салоне ожил, впуская в салон голос Виктора.

— Господа и… господа. Говорит командир экипажа Виктор Лицкевич. Наш самолёт начинает снижение. Дам среди нас нет, потому уверен, что эту непростую посадку все мы перенесем достойно! Прошу всех занять свои места и приготовится!

Расплываясь улыбкой Колун с любовью посмотрел на старика. Дядя Женя сделал вид, что выступление пилота нисколько его не тронуло и вообще всё происходящее его не касается.

— Спасибо, отец, — сказал полковник, проходя мимо монаха.

В кабине он уверенно занял место второго пилота и спросил у Лицкевича:

— Ещё одна пара рук не помешает, Виктор?

— Ну, учитывая, что полчаса назад Вы собирались этими руками вскрывать моё тело, думаю будет лучше, если они теперь займутся рычагами.

…………………………………………………………………………………………………………….

Облака, редея и расплываясь под снижающимся Фалконом, открыли вид на ленту дороги, рассекавшую бескрайние поля тайги. Кое где проглядывались редкие проплешины посёлков, как островки в море, заполнившим вокруг абсолютно всё.

— Ну, вроде, трасса тут без изгибов, это нам задачу облегчает, — громко произнёс Лицкевич.

Он изо всех сил пытался поддержать в себе ту волну профессиональной злости и бодрости, которую поднял в нем разговор с монахом. Однако, чем ниже спускался Фалкон, тем всё меньше он чувствовал эту волну.

— Это да, — поддержал его Колун, и тут же добавил, — а как быть со всякими там щитами информационными? Дорожными указателями, что поперёк нашей траектории встанут?

— Да, никак, полковник! Если мы встретим их на такой низкой высоте и на такой скорости, манёвр никакой я совершить просто не смогу! Внезапно ему захотелось воспользоваться своим положением старшего, чтобы хоть немного, но уколоть этого неприятного ему человека, — мои команды, выполнять, вот как быть! И не ссать!

И Колун, уловив это понятное, простое желание тут же подхватил его:

— Есть не ссать, товарищ командир! Можете на меня рассчитывать!

Трасса прорисовывалась всё чëтче.