Таким образом, избирательная кампания была, вроде бы, неконфронтационной. Готвальд на предвыборном VIII съезде КПЧ[596] заявил, что не видит сил, противостоящих народно-демократическому строю в Чехословакии: «Реальная сила и возможность для внутренней реакции повернуть колесо истории вспять и направить нашу нацию и государство на домюнхенский путь невелики»[597].

Однако главная опасность, по мнению Готвальда, состояла в том, что реакционные элементы могут проникнуть в партии Национального фронта, чтобы подорвать его изнутри. Это может привести ктому, «что та или иная партия станет рупором реакционных мнений и требований»[598].

Готвальд выделил четыре особенности чехословацкой внутренней политики, которые делали позиции коммунистов прочными, а положение реакции – шатким:

– разгром гитлеровской Германии, на которую ранее опирались реакционеры и сепаратисты;

– решающая роль СССР в победе над Гитлером, которую признают подавляющее большинство чехов и словаков (съезд при этих словах стоя аплодировал Сталину);

– «прежняя правящая прослойка финансовых, промышленных и аграрных магнатов потерпела полный идеологический, политический и моральный крах, так как предала народ» во время мюнхенского кризиса 1938 года;

– в борьбе за освобождение республики создано прочное единство народа, олицетворением которого является Национальный фронт.

Председатель КПЧ поставил перед партией четыре основных задачи:

– освобождение государственных органов от любых представителей предательских групп;

– завершение выселения немцев и венгров как «пятой колонны» Германии;

– признание самобытности и равноправия словаков и чехов, чего требует «здравый рассудок и государственная мудрость. Из этого само собой вытекает, что освобожденная республика должна быть государством двух равноправных народов – чехов и словаков»[599];

– проведение хозяйственной и социальной реконструкции с тем, чтобы национализированный сектор как можно скорее стал рентабельным.

Главный идеолог КПЧ министр информации Вацлав Копецкий подверг убедительной критике тезис национальных социалистов, что Чехословакия – часть западной культуры и поэтому ей не по пути с СССР: «Дело вовсе не в этом, наши реакционеры пропагандируют запад не потому, что там существует та или иная культура, а только лишь потому, что там существует капитализм. И если бы на западе был социализм, как и на востоке, то наши реакционеры изменили бы ориентацию на север и стали бы выдавать жизнь эскимосов на северном полюсе за высшую культуру и цивилизацию»[600].

Копецкий сделал важное заявление – коммунисты считают борьбу против религии законченной: «Мы ничего не возражаем против того, чтобы социальная справедливость осуществлялась в религиозном духе, чтобы социальный прогресс понимался как приближение к христианскому принципу любви к ближнему, мы ничего не возражаем также против того, чтобы социализм и коммунизм излагался как осуществление христианского равенства и христианской общности людей»[601].

Такая линия компартии Чехословакии выгодно отличалась от подчеркнуто антикатолической риторики национальных социалистов, видевших в религии только предрассудки и идейную основу словацкого сепаратизма.

Съезд компартии (предыдущий прошел в 1936 году) стал внушительной демонстрацией мощи и влияния коммунистов в послевоенной Чехословакии. На нем приводились цифры динамики роста численности членов партии. В июле 1945 года в КПЧ состояли 597 тысяч человек, в августе – 712 776, в декабре – 826 527, в марте 1946 года – 1 081 544. За два предшестовавших съезду месяца только в Праге были приняты 42 155 новых членов, в Брно – 31 800, в Кладно – 14 700, в Пльзени – 17298[602]. Всего в январе – марте 1946 года в компартию вступили 257 882 человека. Таким образом, из 5,79 миллиона избирателей Чехии миллион были коммунистами.

Конечно, как отмечалось на съезде, среди новых членов партии попадались и «шкурники и карьеристы».

Интересно, что среди делегатов съезда КПЧ было довольно много бывших членов других партий, ставших коммунистами, – 214 социал-демократов, 31 национальный социалист, 24 члена запрещенной после 1945 года аграрной партии, 5 лидовцев. 473 делегата съезда КПЧ вступили в партию в самое трудное для нее время – в 1939-1945 гг.

Съезд опять избрал председателем партии Клемента Готвальда, генеральным секретарем ЦК[603] – Рудольфа Сланского. В Президиум ЦК (высший орган повседневного руководства) помимо Готвальда и Сланского вошли Копецкий, Носек (министр внутренних дел), Запотоцкий (лидер профсоюзов), Зденек Неедлы (выдающийся чешский историк с мировым именем, министр просвещения и образования), Яромир Доланский (будущий министр финансов), Мария Швермова (депутат парламента), Ладислав Копржива (председатель Чешского земского национального комитета), Густав (Августин) Климент (депутат парламента, председатель Союза металлистов), Иосиф Смрковски (один из лидеров Пражского восстания 1945 года), Вацлав Давид (как и Смрковски, член последнего, четвертого нелегального руководства КПЧ в 1944-1945 гг. и один из лидеров Чешского национального совета в апреле – мае 1945 года) и Иосиф Франк (до войны – лидер Союза служащих частного сектора, в 1939-1945 гг. – узник Бухенвальда).

В честь съезда пражская организация КПЧ (190 тысяч человек) организовала в столице массовую манифестацию, ставшую зримым воплощением мощи партии и ее влияния в народе.

Компартия в своей предвыборной агитации делала акцент не на вопросах внутренней политики, а на проблемах ускорения экономического восстановления страны. Готвальд говорил: «Работа, работа и еще раз работа. Да, товарищи! Наша партия не зря провозгласила лозунг: «Больше работать для республики! – Вот наша агитация»[604].