он захочет меня отдать, не раз убегал в пустые мечты. О свободе, на которую на самом деле имею право, а значит, рано или поздно обрету. Об отце-страннике из-за моря, нобиле, а может, даже и правителе, ищущем меня. Пока я рос в поместье, мне, как и другим детям, прочли довольно сказок – о сыновьях рыбаков, становящихся принцами; о дочерях солеломов, возглавляющих пиратские флотилии. О великом Арктусе – короле, которого в детстве украли и продали в рабство, чтобы не дать сбыться великому пророчеству, но в рабстве он нашел себе волшебника – Мариона, помог ему разбудить способности, сбежал с ним, и вот они уже правили древним городом-полисом Карфалотом, обращали его в великую империю. У меня было достаточно почвы, чтобы мечтать. Потом я понял: ее недостаточно, чтобы верить, и это было болезненное понимание. Зато оно избавило меня от иллюзий.

Нельзя подпускать их к себе теперь. Зачем, в конце концов? Я свободен. Разве нет?

Спотыкаюсь – какой-то камень предательски оказывается под ногами. Чуть не падая, морщась от боли в стопе, перевожу взгляд вниз – и вскрикиваю, прежде чем сдержался бы.

Это не камень, это череп в короне. Треснутый череп, кажется, женский, похожий на…

«Радуйся, она умрет, – шепчет голос. Знакомый, раздробленный на десятки, я уже его слышал. – Ликуй, скоро, скоро… потерпи».

Кручу головой, но Рикус, Ардон и Скорфус уже далеко впереди, и силуэты их размылись; никого из прислуги поблизости тоже нет. Снова голова идет кругом. Я не должен… нет, я не должен бояться и должен понимать: все это просто иллюзия, последствия болезни, почему не звать это так? Разве нет? Собравшись, наклоняюсь, беру череп в руки, подношу ближе к глазам, чтобы убедиться: это тоненькое переплетение оливковых веточек, эти довольно хрупкие кости, это…

Глазницы вспыхивают красным. Череп сам рвется навстречу, точно брошенный мне в лицо снаряд, и я, в этот раз не сумев даже закричать, отшвыриваю его, сгибаюсь, закрывшись ладонями, предательски опускаюсь на колени и захлебываюсь в воздухе. Что…

– Эвер, – пробивается откуда-то из бешено кружащегося мира, низко и встревоженно. – Эвер, эй, ты что?..

Ко мне, похоже, склонились, я слышу чье-то быстрое дыхание. На плечо легла крепкая рука, кожу охладили перстни. Разлепив веки, убрав ладони, всматриваюсь в смуглое лицо, темные глаза с броскими стрелками, идеальное каре. Не могу разомкнуть губ. Илфокион успел присесть рядом, обеими руками держит меня за плечи, легонько трясет и, кажется, готов уже кого-то позвать.

– Не надо. – Резкий запах благовоний, идущий от него, – апельсиновая косточка, мята, чайное дерево – наконец возвращает мне и разум, и голос. Вслушавшись, не слышу ничьего шепота, вообще ничего, кроме шелеста листьев. – Простите, кир, закружилась…

– Голова. – Его губы разрезает вдруг усмешка, беззлобная, усталая, но слишком выразительная, чтобы я не отвел глаз. – Вот оно что.

Медлю. Я знаю его достаточно, хоть никогда и не знал близко. Так он смотрит, когда понимает, что ему врут. Заставив себя не отводить глаз, жду расспросов, думаю, как оправдать то, что он мог увидеть. Тем, что я переволновался за ребят? Тем, что на меня упали? Тем, что…

– Голос Монстра? – ничего не дождавшись, тихо, с выражением еще более странным, чем эта улыбка, спрашивает он, и меня пробирает предательская дрожь.

Ни в чем подобном я ему не признавался, ни на допросе, ни позже. Говорил о скверных снах, о рвоте щебнем, о дурноте, о том, как сложно мне было в первые дни чувствовать собственное тело. Но чтобы признаться: «Я слышу голоса невидимок и вижу… вижу…» Камни. Лишь камни. В пяти шагах от меня громоздится замшелый булыжник, который и на череп-то не похож.

Илфокион все еще держит меня, держит крепко, и только сейчас я понимаю: меня это не отвращает, не пугает, не заставляет цепенеть, как большинство прикосновений. Впрочем, так было и в годы наших тренировок, долгих и нередко оканчивавшихся для меня плачевно. Наверное, мой страх прошел быстро и навсегда, потому что однажды получить мягкое одобрительное рукопожатие от человека, прежде считавшего своим долгом вывалить тебя в грязи и отбить как свиную тушу, довольно приятно. А может, есть что-то еще – например, правда о его прошлом. Правда, важная той моей части, которая по-прежнему привязана к Физалии.

– Голос Монстра, – одними губами шепчу я, не кивая.

Пусть поймет как хочет: как признание или как удивленное уточнение. В конце концов, это может быть просто тонкая игра с расчетом услышать больше, чем удалось в присутствии Каса и Пола. Поймать меня на чем-то. Проверить.

– Знаю. Иногда я тоже его слышу. – Илфокион разжимает руки и, резко встав, прячет их за спину. – Дойдешь?

Его лицо снова непроницаемо, волосы играют бликами на ветру, блестят торакс и короткий зеленый плащ с металлическим подбоем. Тоже встав, я всматриваюсь в него. Никаких допросов? Даже про окно? И что он имел в виду? И вообще, сказал ли…

– Тебя проводить, Эвер? – спрашивает он уже резче, холоднее, и сомнение – а услышал ли я то, что услышал, – становится стократ сильнее. Боги. Неужели я…

– Я дойду, благодарю. Скорее всего, я перегрелся. И переволновался.

Он не возражает, не настаивает. Только какая-никакая гордость и слабость в ногах не позволяют мне просто сорваться с места и кинуться за Рикусом и Ардоном. Иду медленно, провожаемый почти осязаемым взглядом, стараюсь держать спину как можно прямее и не оглядываться – ни на Илфокиона, ни на отброшенный камень.

В «обеденном» уголке сада, между виол и апельсинов, происходит то, что и можно было ожидать, – все, включая вернувшихся Орфо с Клио, смотрят на меня с немым вопросом. «Почему ты так отстал?» Пожав плечами и понадеявшись, что этого хватит, я изображаю легкую хромоту, которая вряд ли кого-то убедит, и бреду к стоящему чуть в стороне от стола кувшину с теплой водой. Ладони в земле и немного в крови, к счастью, моей собственной, – я и не заметил.

– Давай помогу! – Клио вскакивает со скамьи, летит навстречу и хватает кувшин, чтобы полить мне на руки. – Подставляй!

В нос бьет запах мяты, роз и чего-то едкого. В Гирии в последние годы в ходу «спиртовая вода», которой можно и ополоснуть грязные пальцы, и промыть раны. Сосредоточенно смотрю на прозрачную струю, методично потираю руки, надеясь, что дышу я уже ровно и безумного ужаса нет в моих глазах. Судя по внимательному, сочувственному взгляду Клио – все-таки есть. Но, ничего не спрашивая, она ограничивается тем, что подает мне с травы полотенце – тоже сама.

По пути