– Вот… как-то так, пап. – Закончив говорить, я отпускаю его руку, аккуратно кладу поверх повязки, охватывающей почти весь корпус. – Стану королевой. Скоро. И ты поправишься.

Сдохну. И не знаю, что с тобой будет. Но Клио, мнущаяся у окна, крепко прижавшая к груди сцепленные ладони и опять хлюпающая носом, не должна этого слышать. Я привела ее сюда не для того чтобы надавить на жалость и повысить шансы на физальскую дружбу.

– Как думаешь, – встаю, – услышал он что-нибудь из… тех мест, где находится?

Боги знают, что это за места. Нам хорошо известны два пути для мертвых – перерождение и Рой Бессонных Душ, – но мы понятия не имеем, куда заносит впавших в летаргию или болезненный коматоз, или хотя бы тех же лягушек в анабиозе. Кто-то считает, что они так и остаются тревожно витать над телом, охраняя его, и могут напасть на попытавшегося причинить вред. Кто-то верит, что их утаскивает на дно морское Одонус – и он же возвращает к жизни, если несчастные хоть ненадолго уймут его вечно рыдающих дочерей. Кто-то считает, что не бывает комы, летаргии и анабиоза без причин – это Арфемис забирает душу на промежуточный суд и он же решает, очнешься ты или нет. В последнее я точно не верю… папу не за что судить, давно не за что. С этой точки зрения остаться в коме после Кошмарных… трех дней должна была я.

– В Игапте думают, что уснувшие сторожат тела. – Клио вытирает нос украдкой, повернувшись ко мне полубоком. Похоже, стыдится, что несколько минут моего тихого рассказа папе о том, как у нас у всех дела, довели ее до слез. – Поэтому мы раз в несколько дней оставляем им легкую еду, приносим иногда их любимые вещи, тоже разговариваем с ними, чтобы им не было грустно… – Она вздыхает, снова посмотрев на меня прямо, а потом машет рукой куда-то в пустоту. – Эфенди Плиниус… поправляйтесь, пожалуйста, вы нам очень нужны.

Невольно я улыбаюсь. Откуда дурацкое желание ее обнять? Совсем раскисла, ведь, так или иначе, она мне все еще почти никто, а я никто ей. Наверное. А может, я для нее и хуже, я…

– И я вас не трогала, – шепот врезается в мысли раскаленным молотом. – Правда-правда, я… я…

– Он знает, поверь. – Нет, от объятий я воздерживаюсь, но беру ее за руку. Внимательно смотрю в глаза, в который раз горько думаю: нет, такими-то нежными пальчиками никого не убьешь. И, что хуже, ни от кого в случае чего не отобьешься, еще и ногти срезала… – Клио, не нужно этого. Нет. Я верю тебе. – Повышаю голос. – И вам всем!

Украдкой я прислушиваюсь – но уже не к дыханию лежащего в постели папы, а к звукам сразу за двумя соседними дверьми. За одной – в кабинете – ждут, тихо переговариваясь, постоянные папины медики, которых я отослала из спальни. За другой – в малой экседре – топают, лязгают оружием и говорят куда громче целеры, которых я тоже отвадила. Что ж. Не ломятся внутрь – уже хорошо, но я уверена: они, как и я, ловят каждый звук.

Клио Трэвос пришла со мной проведать отца не просто так – они должны это уяснить. Клио Трэвос впущена в пропахшую маслами и медикаментами комнату, потому что я отвергаю любую мысль о ее вине. Несмотря на перчатку. Несмотря на все случившееся когда-то между нашими странами и роль – а точнее, безролие отца в этом. Да, я доверчиво впускаю Клио сюда, к своему раненому отцу, который в случае чего не сможет от нее защититься, так же как физальцы когда-то доверчиво возрождали свое новое, маленькое свободное государство на границе с нашим. Пока не пришли наши корабли и наши войска.

– Идем. – По глазам вижу: Клио вот-вот заревет снова. – Спасибо за поддержку.

Похоже, она представить не может – или, наоборот, представляет слишком красочно, – каково потерять родителей. Несмотря на то, что давно не живет с ними. Несмотря на то, что по ее рассказам кажется, будто восьмой… или какая она там… ребенок не был им особо нужен.

Когда я заглядываю в экседру, целеры встречают меня двумя молчаливыми шеренгами по три человека. Шестеро! Шестеро стерегут отца, и боги знают, сколько еще ждет в смежных комнатах. Это одновременно успокаивает и злит, как и облегчение на их чеканных смуглых лицах. Хорошо хоть, что нет Каса и Пола, а то ведь отличная идея – поставить их под дверь на случай, если Клио заговорит со мной и решит в чем-нибудь приврать.

– Рассредоточиться парами, – сухо велю я и веду Клио в коридор. Мне отвечают бряцанье и топот, говор и скрип: кто-то явно спешит вернуться на пост в спальню.

– Не злись, – тихо просит Клио, когда я отпираю главную дверь покоев. Ее прохладная рука касается моего плеча. – Зато с ним точно ничего не…

Не понимает она, что они тут из-за нее? Или просто настолько вежлива и добра? Впрочем…

– Ох. – Сглатываю, смотря в ее строгие грустные глаза, и решаюсь признаться кое в чем еще: – Понимаешь… я боюсь, что некто или нечто, сумевший или сумевшее к нему подобраться… в общем, что десяток или два солдат для этого… создания ничто.

Папа сильный – нечего и спорить. Хотя вот в последние годы он сильно размяк, иначе не скажешь, и даже в гладиариях – регулярно проводимых в Гиргамосе сражениях лучших нобилей-воинов – перестал участвовать, предпочитает теперь выставлять своего бойца. Обычно Илфокиона. В прошлом году я умоляла выставить меня, но увы. Что ж… королеве уже никто не запретит раздеться почти донага, обмотать грудь бинтами, нацепить тяжелые железные наручи и, вымазавшись маслом и грязью, хорошенько помахать кулаками. Хоть какая-то радость.

– Папа сильный, – говорю я вслух, но это похоже на жалобное заклинание.

– О чем ты? – Клио поводит плечами, окидывая обеспокоенным, даже настороженным взглядом тихий коридор. – Мне не нравится… ой… и Эвер, кажется, что-то такое…

Эвер. Я прикрываю глаза. Нет, не думать о нем, хотя бы о нем, сейчас она ведет к другому.

– Монстры? – На мой полувопрос Клио кивает. Все же фыркаю: – Брось! Он же шу…

– Нет, – удивительно твердо возражает она, опять поведя головой вправо, влево, точно ища кого-то. – Он выглядел напуганным. Так не шутят.

А действительно? Что он там сказал-то, прежде чем мы все начали сочинять сюжет собственной жизни? Я в тот момент бесстыдно думала совершенно не о шутке Эвера и ее подтексте, а о посторонних