– Кроме меня! – Проклятие. Это сказала Орфо. Похоже, нервные шутки о смерти прилипли к ней не меньше, чем словечки Скорфуса; судя по округлившимся глазам, она сама не ожидала от себя подобного. – Ну… закон жанра. Главная героиня трагедии чаще всего умирает, и…

– Погоди-ка. – Ардон подпирает кулаком подбородок с видом бескрайнего скепсиса. – С чего ты решила, что у нас трагедия…

– И что ты главная? – фыркает Скорфус, сдвинув миску подальше. Разваливается между блюд, принимается лизать лапу. – Может, это история про королевского кота.

– Или про самую красивую принцессу за этим столом! – встревает Рикус, под хмыканье Ардона добавив: – Нет, нет, это я не о себе.

– Самая красивая – Орфо, – тут же смущенно отнекивается Клио.

– А я думаю, Клио. – Орфо подмигивает. – Да чего ты? Правда же.

Она довольна: неосторожность сглажена, вряд ли кто-то уже воспримет слова, с которых начался этот обмен глупостями, всерьез. Не могу сказать, что хочу его прерывать, он умиротворяет и делает все вокруг почти будничным, почти… дружеским? А компании хороших друзей обычно побеждают зло, это еще один популярный сюжет. Ардон, кинув в рот луковое колечко и сонно прикрыв глаза, выносит вердикт:

– Ладно. Пусть это будет история о двух храбрых почти-братьях, которые помогают своим соседям выбраться из неприятностей. – Они с Рикусом перестукиваются кулаками.

– Я такую слышал, – зевает Скорфус, переворачиваясь на спину. – Но, кажется, она была о бурундуках, один из которых носил туники в цветочек…

– Ты опять про мои зубы! – Рикус дергает его за хвост, но Скорфус только вяло дрыгает лапой.

– Вообще-то я уже к ним привык. И они даже кажутся мне милыми. Знаешь, я быстро привязываюсь к тем, кого избавляю от перспективы мучительно сдохнуть…

С этими словами он обводит взглядом всех нас. На миг кажется, будто он иронизирует, но, похоже, только мне: Клио тут же гладит его, Орфо со смехом тянется почесать ему живот, Ардон хватает с тарелки кусок сыра и тащит в величественно распахнувшуюся пасть. Даже Рикус наблюдает за разнежившимся фамильяром без прежнего сердитого прищура, скорее удивленно: похоже, прикидывает, стоит ли верить словам. Вздохнув, смотрю в свою тарелку. Понимаю, что почти ничего не съел, и лучше исправить это, пока никто не заметил. Увы, Рикус уже видит. Его глаза встречаются с моими, под рубашкой снова слабо сверкает серебро – и я потупляюсь первым, принимаюсь есть быстрее. Окунь правда получился отлично: нежное мясо в хорошо вымоченных, душистых листьях.

– Можно кусочек? – Орфо снова садится рядом, смотрит так, что подтекст просьбы нетрудно понять. Приоткрывает губы, едва я подношу рыбный сверток к ее рту, с удовольствием съедает его – разве что не урчит, как Скорфус. Ее ладонь в это время снова сжимает мою, вроде бы легко, но до обжигающей дрожи. Взгляд удерживает мой.

– Эм-м, – подает голос Рикус. Только тут я понимаю: они, скорее всего, видели, как на нее смотрел я. – Вопрос. Он назрел.

– Хаби, – одергивает Клио, и он замолкает, видимо что-то поняв по ее глазам. Мне все же прилетает тихое, вкрадчивое:

– На твоем месте я бы учился ходить по углям, приятель.

Мы с Орфо снова встречаемся глазами. Она, успевшая прожевать окуня, будто ждет от меня чего-то. Чего? Что я как-нибудь отобью намек Рикуса? Или наоборот, что…

– Не понимаю, о чем речь, – стараюсь говорить как можно ровнее. Я не собирался произносить этих слов, но двусмысленные взгляды и улыбки, это их слишком приподнявшееся настроение, брови Ардона, которые, кажется, вот-вот взлетят к макушке, – все вдруг рушит нежное наваждение, режет хуже ножа, ранит ту часть меня, которая все еще скована холодом Подземья. – Вообще-то, как только Орфо будет коронована, я покину Гиргамос. Поеду учиться на медика.

Я не знаю, чего жду от них всех, а особенно от нее; мне не нравится мой же безжизненный тон, но меня вполне устраивает повисшая над столом тишина. По-настоящему выдает удивление только Клио, округлившая глаза; остальные держат лица, а впрочем, какая разница? Я прохладно добавляю:

– Мы договорились об этом почти сразу после моего… выздоровления. Хотя это довольно давний план.

– О, здорово. – Рикус ерзает. Ардон быстро прячет лицо за чашей с медовой водой. – Хорошая профессия, да…

Я стараюсь не смотреть на Орфо и даже не наблюдать за ней периферийным зрением. Но оно предательски обострилось, странно, но я вижу ее мимику почти так же ясно, как если бы глядел в упор. Закушенные губы. Дрогнувшие и на миг сомкнувшиеся ресницы. Тихий вздох.

– Да, – говорит она, и ее пальцы медленно выпускают мои. – Да, Эвер довольно долго был со мной, но мы всегда знали, что на самом деле у нас разные пути, и теперь…

– Теперь с ней я! – Скорфус бодро взмывает ей на плечи, то ли спасая положение, то ли втаптывая меня в грязь. Желтый глаз на миг обжигает. «Ублюдок», – читается там, а потом рот расползается в клыкастой ухмылке. – Фамильяры вроде меня ничем не хуже гасителей. Как, собственно, в гашении, так и в убийствах.

Никакого намека, знаю. Скорфус говорит лишь о долге убить волшебника, потерявшего контроль, а не о том, что сделал Монстр. Но меня все равно бьет озноб. Сипло выдохнув и поняв, что меня может просто вывернуть, я встаю из-за стола. Не шатает, уже хорошо. Залпом осушив кубок с медовой водой, делаю в сторону шаг.

– Я прошу извинить меня… – А вот язык заплетается. К счастью, не слишком сильно, и даже плечи удается держать прямыми. – Что-то заболели ребра. Вряд ли трещина, но мне нужно немного полежать.

– Эй, может, тебе в… – начинает Рикус и замолкает. Очень похоже, что кто-то наступил под столом ему на ногу. Возможно, сразу три чужих ноги. – Давай, отдыхай!

Я даже не обманываю их, ребра разрываются – или разрывается что-то за ними. Не знаю почему. Не знаю, голос ли это Монстра, его когти или какие-то остатки его гниющей плоти, застрявшие между моих костей. Так или иначе, лучше уйти. Лучше правда немного побыть в одиночестве, а потом объясниться с Орфо. Объясниться… хотя бы насчет самого простого.

Ведь я ни за что не скажу ей, что, будь все иначе, наверное, прошел бы с ней по горячим углям.

Вот только мы оба сделали все, чтобы это было невозможно.

3. Все сложно. Орфо

Папа никогда не был таким тихим. Всегда напоминал темную гору, одну из тех, над пиками которых рокочут грозы, – и никогда не был тихим. Это едва слышное хриплое дыхание бьет