— Сейчас, на ближайшем перекрестке, я тебя высажу возлеостановки автобуса.

— Только попробуй. Я буду орать, как резаная.Познакомишься с нашей полицией.

— У тебя бабка некормленная, и вообще, брошенный дом.

— Не твое дело! — сказала она.

Минут сорок они ехали молча. В темноте по сторонам дорогигорбились холмы, иногда вдали желтым электрическим облачком проносились фермы ималенькие белые городки. В приспущенное окно бил холодный ветер, и Мануэлаподняла стекло.

— Замерзла? Возьми мою куртку, — сказал он. —…Как мы едем сейчас?

— На Сьюдад-Реаль, — отозвалась она. — ЧерезВирхен де ла Кабеса, Фуэнтекалиенте и Пуэртольяно. Ты собираешься так мчатьсявсю ночь?

Он не ответил, думая о том, что у него нет оружия, неторужия, черт возьми. Значит, он просто движущаяся мишень, да еще с увесистойгирей, с этой девушкой, которую во что бы то ни стало надо куда-то спровадить, сгрузитьв безопасное место, сохранить ей жизнь.

И будто притянутые его мыслями, далеко позади возникли истали быстро приближаться чьи-то фары. Некто ехал на еще большей скорости, чемони, что было странным: неужели кто-то еще, кроме них, уходил от погони на этойдороге? Он прибавил газу и оторвался, но минуты через две те же огни опятьвозникли позади.

— Это они, — сказал он.

— Не может быть! — воскликнула Мануэла. —Этого не может быть! Откуда они знали, какой дорогой мы поедем?

— Маячок, — бросил он, выжимая предельнуюскорость.

— Что?! Что ты сказал?!

— Они поставили в мою машину радиосигнал. Иначе невыходит.

Она сидела, молча вцепившись обеими руками в сиденье кресла.

— Пригнись! — крикнул он, — спустись глубже,укройся за спинкой.

Он гнал машину на невероятной скорости, впечатавшись в руль,почти лежа на нем, уставясь на освещенный участок дороги перед собой. Проходиламинута за минутой, машины шли на равной скорости, одинаково визжа на поворотах.Дорога стала виться и уходить вверх и вверх…

— Туман! — вдруг сказала она. — Впередитуман! Мы уйдем!

Никуда мы, конечно, не уйдем, подумал он, надо остановиться,выйти из машины и пойти им навстречу, это было бы самым грамотным… Беда тольков том, что на этом пустом шоссе они наверняка решат убрать и Мануэлу тоже.

Однако, впереди и вправду вдруг встала, медленно шевелясь,дымная стена, в которую через минуту они врезались, вбуравились, нырнули, разомпотеряв огни за спиной. Мгновенно выключив фары, он притормозил, свернулвправо, мягко съехал на обочину, перевалил через какие-то кусты и сталосторожно сползать — ни черта не видя в плотной вате — вниз по склону, не зная,есть ли дно у этого спуска, и чем оно будет: оврагом? ручьем? руслом реки?

Наконец, машина ткнулась во что-то шелестящее иостановилась. Он заглушил мотор, выдохнул — «бежим!», — подтолкнул Мануэлук дверце и выскочил сам из машины…

Они молча и быстро бежали, взявшись за руки, по какому-тоскользкому полю, заросшему высокими гнилыми стеблями, пружиня на сырой земле,спотыкаясь, скользя и падая, поднимаясь и опять мчась неизвестно куда, междухлещущими лицо мокрыми плетьми.

— Стой! — наконец, проговорил он, шумно дыша. Онане могла остановиться, кружилась вокруг, вцепившись ему в руку, как ребенок,что боится потеряться. Шум крови в висках и свист дыхания не давали имвслушаться в окрестные звуки… Прошло несколько минут и стало ясно, что вокругстоит оглохшая волглая тишина пустого поля… Где-то вдали едва слышным зуммеромпроезжали редкие машины, и только по этому можно было определить — в какой сторонешоссе.

— Ты меня видишь? — спросила она, как ребенок. Онподтянул ее к себе, крепко обнял.

— Я тебя чувствую, — прошептал он. — Небойся. Все хорошо. Надо стоять и слушать.

— Саккариас… — проговорила она, прерывистовыдохнув ему в шею теплое облачко пара, — возьми меня с собой. Навсегда.

— О господи, замолчи, — пробормотал он. — Намнеобходимо избавиться друг от друга как можно скорее.

Перепачканные грязью, они долго стояли, молча обнявшись,неизвестно где, в безграничном текучем море тумана, в глухой и влажнойбездонной яме, а вокруг, с боков и сверху висела, растворенная в воздухе,липкая морось…

— Пойду разведаю — что там, — наконец сказалон. — Побудь здесь. Если все в порядке, достану фонарик, он где-то там, вмашине, и вернусь за тобой… Если же меня долго не будет или ты услышишьвыстрелы…

— Нет, ни за что! — она вцепилась в него мертвойхваткой. — Мы пойдем вместе.

— Ты будешь делать, что я сказал!

— Не буду! — огрызнулась она. — Ты еще незнаешь, с кем связался!

К ее удивлению, вместо того, чтобы разозлитьсяпо-настоящему, он невесело засмеялся, и они медленно побрели наощупь, взявшисьза руки в густом холодном мареве, ориентируясь на редкие звуки шелестящих шин изудения моторов на дороге.

Довольно долго не могли найти машину, пока случайно ненаткнулись на нее — в зарослях неубранного сгнившего подсолнечника,почерневшего от дождя.

Он нашел в багажнике фонарь и заставил Мануэлу светить, покаползал и тщательно проверял всю поверхность кузова, и под капотом, и под днищем…Шло время, он молчал и ползал, пытаясь что-то найти…

— У меня уже рука устала, — проговорилаона. — Что ты ищешь?

— Потерпи еще… Это маленькая такая, как пуговица,штука. Радиомаяк. Тебя держат на крючке, понимаешь? Куда бы ты ни поехала, онизнают — где ты. И очень странно, что они не поджидали нас тут. Я никак не могунайти эту хреновину. Необъяснимо.

— Так, может быть, ее и нет?

— Тогда абсолютно непонятно, как они оказались на тойже дороге, что и мы.

— Бывают жуткие совпадения, знаешь, — оживиласьона. — Со мной тоже было однажды…

— Мануэла, — сказал он, — все это оченьподозрительно, и мы должны быть осторожны. Не думаю, что сейчас нам надотрогаться с места. Мы здесь дождемся утра.

— Прямо здесь? — спросила она. — Я устала,Саккариас.

— Сейчас, детка… Сейчас я все устрою.

Он канул в туман и вернулся минут через десять, которыепоказались ей целым часом.

— Все хорошо. Тут недалеко небольшая балка, в нейразвалины какого-то глинобитного сарая, все в густых зарослях. Даже если туманрассеется, с дороги никто ничего не увидит. Садись, поехали…

Он завел автомобиль в балку, углубился в высокую порослькаких-то прелых кустов и выключил мотор. Потом долго возился в багажнике,переодеваясь в сухое из чемодана. Наконец, залез внутрь.

— Вот, одень мой свитер, — сказал он. — Будетпрохладно и сыро, но я тебя согрею…