– Мы в смертельной опасности, а ты вздумал в молчанку играть! Отвечай, а не то…

– Не то что? – оскалил клык Алатар, но потом пугающе спокойно сказал: – Не повезло, конечно, тебе с Агнией.

– Почему это не повезло? – спросил Астра, стуча зубами.

– Да чего-то вспомнилось. Дела наши не очень, почему бы не повспоминать. Жалко мне тебя, Астра.

– Прибереги жалость для Умбры, – зло бросил Астра. – А меня жалеть не надо. Кто знал, что она ринется на выручку Репреву.

– Ты любил её, – апатично продолжал Алатар, даже с какой-то зловредностью. – Получается, из вас двоих она выбрала его. Ты, помнится, назывался её оберегом. Агния даже, чтобы отвязаться от тебя, всучила тебе дорогие сердцу часы – подарок отца. И вот так взять и побежать за этим, как за…

– Но она со мной целовалась в улье, а не с ним, не забыл? – огрызнулся Астра.

– Репрев никогда не тешил себя ложными надеждами, в отличие от тебя, он-то знал, какая Агния на самом деле: самовлюблённая, думает лишь о себе одной, не умеющая любить, ей чуждо это чувство, оно в ней мертво.

– Не говори так, ты не понимаешь, о чём говоришь! Ещё одно слово, и я клянусь, я убью тебя! – с всхлипом заверещал Астра.

Трое искателей преодолевали просеку, которая выглядела в ночи как намётка.

Молния растеклась, как пролитая на чернила вода. Будто банка, лопнул гром. Астра с Алатаром подняли головы. Мир, мерещилось, засасывало в воронку, облака сжимались в шарики чёрного перца.

Алатар остановился, оглядел его и вскричал:

– Убьёшь? Ну, вот и не осталось ничего от былого мечтателя и добряка Астры! Ты жалкий кинокефал, и все твои мечтания такие же жалкие и ничтожные, ничего не стоящие, как и ты сам! Без меня ты бы и половины пути не протянул. Глупый, ни на что не способный, бездарный, бесталанный кинокефал. Как тебя ещё взяли в инженеры? Надеюсь, Агния сейчас там с Репревом, потому что он больше достоин её, чем ты. Только об одном жалею – что взял тебя в ученики. Из Репрева получился бы отличный укротитель искры. Помнишь, как вы тогда потеряли нас с Агнией? Хочешь, скажу тебе, где мы были?

Астра соскочил с Алатара и, отталкивая от себя ветер, встал напротив тигра, сердито нагибаясь.

– Ну, скажи.

– Я нёс её на спине, мы бежали наперегонки с солнцем. Тогда со мной Агния узнала, что такое воля. А потом она поцеловала меня. Первый поцелуй принадлежит мне, Астра. Мне, а не тебе и никому другому!

Астра уже ничего не слышал, неистово крича и шмыгая носом, он долбил пяткой по выступающей из-под снега ледяной глыбе, и жгучая боль под подошвой нарастала с каждой минутой. Всё-таки отбив глыбу, он схватил её распяленными пальцами и метнул, не целясь, со всей накопившейся ненавистью в морду Алатара, а поняв, что сделал, на миг, но только на миг изменился в лице.

– Ты мог попасть по фамильяру! – перекрикивая освирепевшую вьюгу, Алатар пригибался к земле, пряча голову меж плеч от порывов ветра, опаляющих свежую рану на щеке. Тигр щурился подбитым глазом на красную, как рыбьи жабры, глыбу льда у своих лап, каждую секунду обрастающую снегом; со щеки на неё недолго стекала горячая кровь.

Но Астра не слышал Алатара: рухнув на колени, он молотил кулаками по льду, отколов заострённый кусок льдины, поднялся и с бешеными глазами помчался на Алатара, но поскользнулся, проехался на спине прямо к тигриным лапам. Оказавшись между ними, не выпуская из ладони льдины, замахнулся ею и несколько раз ударил тигра в плечо – тот даже не пошатнулся, перехватил льдину в пасть и отшвырнул в сторону. Безоружный и придавленный к снегу, Астра оцепенел с раскрытым в немом крике ртом.

– Прости меня… Ты сам захотел знать ответ.

Астра смирился со своей судьбой: он лежал, а вьюга уже накрывала его шерстяным покрывалом, и глаза, полные непонимания и мольбы, смотрели на Алатара. Коготь тигра вошёл в юное сердце кинокефала. Чёрная кровь сочилась в чёрный снег. А потом – тьма.

Астра открыл глаза – он проснулся в железном саркофаге, как ему сперва показалось, а откуда-то за макушкой кольцами втискивался свет. Голова гудела, кости ломило, а мышцы, словно лишённая влаги губка, затвердели, ныли, налитые свинцом. Издав стон, он попробовал приподнять голову, но тяжёлая лапа, опустившись ему на лоб, уложила обратно на тёплый, слегка шершавый металл.

– Не стоит, отдохни пока, – раздался знакомый мягкий и очаровательный бас Алатара.

Услышав его, Астра опомнился, подпрыгнул, со звоном ударившись головой обо что-то железное, и завыл.

– Я же тебе говорил, тише, не нужно резких движений. А Умбра на чердаке. Не хотел, чтобы он видел твои раны.

– Его ты тоже?.. – бледным, слабым голосом пролепетал Астра.

– Там вообще интересное дело приключилось. Не знаю, хватило бы мне духу убить невинное дитя. Называй это как хочешь: помощь артифекса, удачное совпадение… После твоего… назовём его временного, ухода я осторожно снял Умбру со спины, чтобы не потревожить его сон. И сон оказался не просто крепким, а – спячкой. Умбра всё проспал, – выдавил из себя улыбку Алатар.

– Дай мне его увидеть, – потребовал Астра, и его голос доносился, как из колодца.

– Ты его увидишь. Как только проспится, сам к нам спустится. Умбриэль ещё слишком мал, ему нужен покой.

– Дай мне увидеть… – Астра был строг, он попытался выбраться из нагрудника, но от боли в сердце лишь стиснул зубы, зажмурился, снова застонал и зацепился кончиками пальцев за воротник доспеха.

– Дать увидеть? – в шутку сердясь, спросил Алатар. – А своего друга уже видеть не желаешь?

– После всех твоих слов… – процедил Астра, но с его голосом из доспехов он прозвучал смешно.

– А-а, ты так и не догадался, – протянул Алатар. – Ладно, не было у тебя времени строить догадки. Значит, слушай: все мои слова были неправдой. Тебя, беззащитного, безоружного, мне бы… я бы не смог тебя и пальцем тронуть.

– Дал бы мне в руки, чем тебя можно убить, я бы тебе показал, как ты заблуждаешься, – пробурчал Астра, отвернувшись под доспехами.

– Чего тебе дать? – сочно усмехнулся Алатар. – Ты уже шёл на меня с сосулькой, а надо было обледенелых шишек насобирать, чтобы ты меня ими закидал? Как понимаю, метательное оружие у тебя в почёте, – ухмыльнулся тигр.

Астра искренне засмеялся – впервые за долгое время, – держась за живот, но когда перестал, твёрдо спросил:

– А не врёшь? Дашь слово, что не врёшь? Может, ты сначала убил, а потом раскаялся