Утро 19 января выдалось туманным и сумрачным, лил холодный дождь, превративший глину в жижу. Немцы выдвинулись на Сен-Кантен вверх вдоль обоих берегов Соммы, обнаружив совершенно не готовых сразиться с ними французов. Но 22-й корпус, несмотря на отсутствие приказов, занял весьма благоприятные позиции на холмах вокруг Грюжи и вел огонь из-за груд сахарной свеклы и навозных куч, и когда немцы в 10.30 попытались атаковать, из этого ничего не получилось. За Соммой 23-й корпус со своими явно посредственными частями, сражавшийся на крайне неудобной местности, без труда был разбит немецкими частями их левого крыла. Любопытно, что в данных обстоятельствах Гёбен после исчерпания первого наступательного порыва его атаки надумал усилить свой правый фланг, который почти не продвинулся вперед, а не левый, продвигавшийся довольно успешно, тем более что прорыв его левого крыла смог бы перерезать дорогу на Камбре, служившую основной трассой отступления Федерба. И, заслышав шум сражения, который был громче южнее Соммы, он направил полк и 30 артиллерийских орудий, которые держал в резерве для того участка фронта, и с помощью этих подкреплений и маневра на окружение вверх по дороге на Ла-Фер правое крыло немцев сумело оттеснить 22-й корпус с вершин холмов и вынудить его отойти к единственному мосту, через который и было возможно отступить к Сен-Кантену. К 16 часам сопротивление французов к югу от Соммы было сломлено. И на участке севернее – тоже. 23-й корпус, никогда не отличавшийся особой стойкостью, постепенно редевший под огнем немцев, к 16.30 уже неудержимо отступал к Фобур-Сен-Мартену, а когда Федерб верхом бросился в тыл через Сен-Кантен за подкреплением, он убедился, что и 22-й корпус также разбит и спешно переправляется через Сомму.

У Федерба не имелось планов отхода, он, как и Шанзи, понимал, что отступление погубило бы армию. Его первой реакцией на разгром его линии обороны было биться в Сен-Кантене до последнего. «Газеты насмехаются над нами и кричат, что мы, дескать, только и знаем, что отступаем, – мрачно заявил он офицеру штаба. – Ладно, на этот раз мы не отступим». Но он уже ничего не мог предпринять, чтобы остановить войска. С явным запозданием он объективно оценил сложившуюся обстановку и отдал приказ на отступление – приказ, который из-за темноты и суматохи на улицах Сен-Кантена так и не добрался до командующего 23-м корпусом, пока тот едва не попал в окружение в предместьях города. К счастью, немцы, как и французы, тоже пребывали в хаосе, и ни о каком преследовании поверженного противника речи быть не могло. А этот противник тем временем всю ночь блуждал, разбегался по деревенским домам, торопливо шел по скользким дорогам к Ле-Като и Камбре, и к утру большинство солдат Федерба были уже вне опасности погибнуть или оказаться в плену. Французы потеряли свыше 3000 человек убитыми и свыше 11 000 пропавшими без вести – большей частью они ранеными или в полном здравии попали в немецкий плен. Федерб, таким образом, лишился более трети своей армии, и он не тешил иллюзиями ни себя, ни других, что, дескать, еще повоюет с этими жалкими остатками. Уцелевших он распределил по крепостям севера Франции, и Гёбен сам был доволен оставить его в покое. Наступившее после этого сражение затишье продолжилось до 28 января, когда все узнали о том, что наконец подписано перемирие.

Кампании Шанзи и Федерба – напряженные пропорционально затраченным для их проведения усилиям – зависели от военных событий повсюду во Франции. Цель их не состояла в победе над силами, им противодействующими, но связать как можно больше немецких войск и, атакуя их, облегчить деблокирование Парижа. Гамбетта не мог расстаться с идеей наступления непосредственно на столицу еще долго после падения Орлеана. Силы Бурбаки в Бурже все еще собирались атаковать Париж через Жьен и Монтаржи. До самой середины декабря, когда Фридрих Карл, временно прекратив преследование Шанзи, вернулся в Орлеан, Гамбетта всерьез стал рассматривать другую возможность – вынудить немцев к снятию осады, перерезая их коммуникации на востоке Франции с одновременным наступлением на север в Лотарингию из долины Соны.

Значительная часть сил в Восточной Франции, следует помнить, была переброшена к Луаре для участия в наступлении д’Ореля де Паладина в ноябре и теперь составила 20-й корпус армии Бурбаки. Осталось три войсковых соединения в дополнение к тем, кто до сих пор оставался в Лангре, Безансоне и Бельфоре. В Лионе генерал Брессоль формировал корпус из национальной гвардии Центральной Франции и имел в распоряжении около 15 000 солдат. «Вольные стрелки» Гарибальди базировались в Отёне и доминировали в департаменте Кот-д’Ор, а в долине Соны ниже Дижона располагались силы национальной гвардии численностью 18 000 человек, командование которыми никак не могли поделить генералы Брессоль, Кревизье, Кремер и Пелисье, четыре командующих, недоверие которых друг к другу уступало лишь их единодушной ненависти к Гарибальди. За ними наблюдал, не без беспокойства, фон Вердер из Дижона, силы которого были теперь реорганизованы в 14-й корпус. Пока 7-й корпус в конце ноября не пришел к нему на подмогу, Вердер отвечал лишь за оборону главных немецких коммуникаций от атак с юга. Это была нелегкая задача, и пруссаки в Версале в целом были не особенно довольны Вердером и его баденцами. Но никто в Версале не мог уразуметь, каким образом толпа плохо вооруженных новобранцев и недисциплинированных «вольных стрелков», рассеянных повсюду, где их только можно было использовать в сражениях, оказалась в состоянии наделать столько бед. Лишь этой постоянной недооценкой можно объяснить, почему Мольтке оставил для борьбы с ними наспех собранное и к тому же состоявшее не из прусских войск формирование для осуществления контроля за регионом, так стратегически уязвимым и так трудно умиротворяемым.

Кампания на востоке Франции

Кадровые военные склонны недооценивать, а дилетанты переоценивать значимость нерегулярных сил при ведении войны. В лучшем случае они считают их ненадежными, неуверенными в себе и дорогостоящими и приписывают их зачастую поразительные успехи либо случайностям, либо вовсе сознательно принижают их, либо сетуют на то, что достигнуты такие успехи слишком уж дорогой ценой. Конечно, если рассматривать операции Гарибальди в целом, они представляют собой полный трагизма перечень затраченных впустую усилий и упущенных возможностей, однако никак нельзя отрицать, что за минувшие недели ноября и первые две недели декабря Гарибальди действовал против Вердера весьма и весьма успешно. Условия тому благоприятствовали. На Вердера, с его изолированным корпусом и находившимися под вечной угрозой коммуникациями, были наложены обязательства, явно превышавшие его возможности. Его силы были растянуты дальше некуда, а население настроено активно враждебно. Гарибальдийцы могли в любой момент надавить на его корпус, причем не просто открытыми военными действиями, а тем, что сковывали его оперативную свободу и, что еще важнее, районы, откуда осуществлялся войсковой подвоз…Ничего не предпринималось [утверждал официальный историк Вердера] ради устранения этого, сила противника заключалась, главным образом, в его летучих отрядах, которые, действуя исключительно в темное время суток, постоянно появлялись в самых разных местах на линии аванпостов, внезапно атакуя небольшими группами немецкие дозоры.