– Что, прости?

– Литература – это не игрушка. Или, иначе говоря, если литература для кого-то просто игрушка, она меня не интересует. Ты меня понимаешь?

– Ни один не спасся? Даже последний рассказ?

– Он лучше других. Но все они потерпели крушение.

– Ты жестокий человек. Тебе нравится издеваться надо мной.

– Ты говорил, что тебе исполнилось сорок и ты не рассердишься, если…

– Еще не исполнилось! И у тебя такая неприятная манера говорить, что тебе не нравится, что…

– Другой у меня нет.

– Нельзя просто сказать – мне не понравилось? И точка.

– Раньше я так и делал. Но у тебя нет исторической памяти. Я могу сказать: мне не понравилось, и точка. Но в таком случае ты говоришь: и точка? И все? И тогда мне приходится обосновывать свое «не понравилось», и я стараюсь при этом быть честным, потому что не хочу потерять тебя, и поэтому я говорю: у тебя нет таланта создавать персонажей, они у тебя – просто имена. Все говорят одинаково, и им самим всем все равно, интересны они мне или нет. Без всех этих персонажей легко можно обойтись.

– Как это – можно обойтись? Если из «Крыс» убрать Бьела, от рассказа ничего не останется!

– Ты не хочешь меня понять. Без самого рассказа можно обойтись. Он меня не изменил, не обогатил – вообще ничего!

И вот теперь эта идиотка Мирейя говорила: Пленса обладает мощью Хемингуэя, и Адриа, чтобы не слышать, как она сравнит его с Борхесом и Калдерсом, спрятался за книжной полкой. Он не хотел, чтобы Бернат увидел его там, в стылом книжном магазине, где стояло семнадцать пустых складных стульев и три занятых, причем на одном из занятых стульев сидел человек, чье выражение лица ясно говорило: он что-то перепутал и пришел не туда.

Ты трус, подумал Адриа. А еще, так как ему нравилось рассматривать мир и идеи в исторической перспективе, он подумал, что если бы стал изучать историю своей дружбы с Бернатом, то, несомненно, пришел бы к следующему невозможному положению: Бернат был бы счастлив, если бы сконцентрировал свою способность к счастью на скрипке. Адриа незаметно сбежал из книжного и сделал кружок по кварталу, обдумывая, что теперь делать. Как могло получиться, что даже Текла не пришла? А сын?

– Как это ты не придешь? Это же моя книга!

Текла допила молоко и подождала, пока Льуренс уйдет в комнату за школьным рюкзаком. Понизив голос, она сказала:

– Если бы я ходила на все твои концерты и презентации…

– Как будто они у меня каждый день! Последняя презентация была шесть лет назад.

Молчание.

– Ты не хочешь поддержать меня.

– Я хочу расставить все по местам.

– Ты просто не хочешь идти.

– Я не могу.

– Ты меня не любишь.

– Ты не пуп земли.

– Я знаю.

– Нет, не знаешь. Ты не отдаешь себе в этом отчета. Ты всегда что-то просишь, требуешь.

– Я тебя не понимаю.

– Ты всегда думаешь, что все находятся в полном твоем распоряжении. Что ты в доме главный.

– Ну, знаешь…

Она посмотрела на него с вызовом. Он чуть было не сказал: конечно, я в доме главный, но шестое или седьмое чувство вовремя подсказало ему сдержаться. Он застыл с раскрытым ртом.

– Да нет, скажи, скажи, – подхлестнула его Текла.

Бернат закрыл рот. Текла, глядя ему в глаза, сказала: у нас тоже есть своя жизнь, но для тебя само собой разумеется, что мы всегда можем пойти, куда ты скажешь, и всегда должны читать все, что ты напишешь, и это обязательно должно нам нравиться, даже нет – мы обязаны быть в восторге.

– Ты преувеличиваешь.

– Ты сказал Льуренсу прочитать твою книгу за десять дней!

– Разве плохо попросить сына прочитать книгу?

– Бернат, ради бога, ему девять лет!

– И что?

– Знаешь, что он сказал мне вчера перед сном?

Мать на цыпочках выходила из детской, когда ребенок включил лампу на тумбочке.

– Мама!

– Ты не спишь?

– Нет.

– Что случилось?

Текла села на край кровати. Льуренс открыл тумбочку и достал книгу, которую Текла сразу узнала.

– Я начал читать, но ничего не понимаю.

– Это не для детей. Почему ты решил ее прочитать?

– Папа сказал прочитать ее к воскресенью. Он сказал, что здесь мало.

Текла взяла книгу в руки.

– Не обращай внимания.

Она открыла книгу и стала рассеянно листать.

– Папа сказал, что будет спрашивать.

Она вернула книгу Льуренсу:

– Сохрани ее. Но читать не обязательно.

– Точно?

– Точно.

– А если папа будет спрашивать?

– Я скажу ему, чтобы не спрашивал.

– Интересно, почему это я не могу задать вопрос собственному сыну! – Бернат с возмущением постукивал чашкой о блюдце. – Я его отец!

– Ну у тебя и самомнение!

Льуренс приоткрыл дверь. Он был уже в куртке и с рюкзаком.

– Папа сейчас идет. Спускайся, сынок.

Бернат встал, швырнул салфетку на стол и вышел из кухни.

Прогулявшись, Адриа снова очутился у книжного. Он еще не придумал, что делать. Вдруг в одной из витрин выключили свет. Адриа успел среагировать и отскочил на несколько метров. Из дверей стремительно вышла Мирейя Грасия – она прошла прямо рядом с Адриа, но не заметила его, поскольку смотрела на часы. Когда показались Бернат, издатель и еще два или три человека, Адриа устремился к ним навстречу, как будто сильно опаздывал.

– Эй!.. Только не говори, что все уже закончилось! – Разочарование в лице и голосе.

– Привет, Ардевол.

Адриа приветствовал издателя взмахом руки. Остальные разошлись. Тогда Бауса сказал, что ему тоже пора.

– Может быть, пойдем поужинаем? – предложил Бернат.

Бауса сказал, что не может, он уже договорился, его ждут на ужин в другом месте, – и оставил друзей наедине.

– Ну? Как все прошло?

– Хорошо. Довольно хорошо. Мирейя Грасия была очень убедительна. Очень… хорошо, да. И было довольно много народу. Хорошо. Да?

– Я рад. Я хотел прийти, но…

– Не переживай, старик. Мне даже вопросы задавали.

– А Текла?

Они зашагали в молчании, которое все объясняло. Когда они дошли до угла, Бернат вдруг остановился и посмотрел Адриа в глаза:

– У меня такое впечатление, что я пишу вопреки всему миру: вопреки тебе, вопреки Текле, вопреки сыну, вопреки собственному издателю…