Видя, насколько непрочно состояние Римского государства, ясно отдавая себе отчет в том, что западные провинции вот-вот попадут под власть варваров, св. Феодосий Младший щедро оплачивал мир с Аттилой. Он совершенно правильно полагал, что война гораздо разорительнее любой (или почти любой) дани, поэтому исполнял практически всякий каприз гунна, который быстро понял свою выгоду и использовал выпавшее ему счастье максимально эффективно. Однако это вовсе не было признаком слабости – так же и по тем же мотивам римляне оплачивали мир с персами, исаврами и сарацинами, постепенно набирая новое войско и приготавливаясь к грядущим войнам[733].

И хотя некоторые современники ошибочно полагали, будто такие способы сохранения мира претят древней чести римлян, история подтвердила правильность стратегии св. Феодосия Младшего, сумевшего верно выбрать именно тот характер отношений с варварами, который являлся оптимальным. При «воинственном» сценарии развития событий римская армия наверняка была бы уничтожена гуннами, а после этого персы и вандалы могли бы беспрепятственно проникнуть далеко в глубь имперских территорий. К тому же указанная сумма в 2100 фунтов золота хотя и выглядит фантастичной (по подсчетам, она равна 25 млн долларов США в современном исчислении), но деньги использовались этими же гуннами, чтобы приобрести предметы роскоши в Римской империи. Иными словами, деньги все равно возвращались, стимулируя римскую промышленность и оживляя торговлю[734].

С 447 г. связано другое, не менее яркое событие, но относящееся уже к церковной сфере. Константинополь и раньше страдал от землетрясений, но в этом году оно было наиболее разрушительным. Когда ночью начались мощные толчки, горожане в панике убежали на безопасное расстояние, а вернувшись, обнаружили мальчика, который, поднятый силой ветра в воздух, услыхал славословия Ангелов Богу: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас!» Он безболезненно опустился на землю, оберегаемый Ангелами, и всем поведал об этом чудесном событии. Благочестивый император немедленно отдал приказ распространить это песнопение («Трисвятое») по всему царству, после чего оно попало в состав Литургического богослужения[735].

К этому времени мир, хотя и непрочный, вернулся в святую семью. После разрыва с женой св. Феодосий через некоторое время вернул во дворец свою сестру. А вскоре, под влиянием евнуха Хрисафия, всерьез опасавшегося, что св. Пульхерия быстро восстановит свое положение при дворе и оттеснит его от императора, царь, простив, вернул во дворец и свою жену, которую хитрый евнух решил использовать в качестве противовеса старшей августе (правда, по другой версии, супруга все же оставалась в Иерусалиме; возможно, что лишь их отношения с императором стали теплее). Но, очевидно, обе они уже не имели возможности влиять на св. Феодосия Младшего так же, как раньше. К тому же, благодаря проискам вездесущего Хрисафия, отношения между невесткой и золовкой вновь стали натянутыми, чему очень поспешествовали события конца 448 г., когда в Церкви разразился новый раскол, связанный с появлением учения монофизитов[736].

Рассказывают, что под конец жизни, еще относительно молодой, но уже изрядно обессиленный государственными заботами, находясь под сильнейшим влиянием евнуха Хрисафия, св. Феодосий Младший обнаружил в себе подозрительность и бо́льшую, чем ранее, жесткость при наказании виновных. Впрочем, не исключено, что заговоры и измены, кажущиеся нам сегодня фикцией, на самом деле существовали – св. Феодосий II не имел наследника и тем самым дал повод заинтересованным лицам задуматься о грядущих перспективах. Двух потенциальных заговорщиков – Бандона и Даниила император велел удалить от себя, хотя и не предал казни. Он также сомневался в преданности исавра Зенона, который помог ему против Аттилы со своими соплеменниками, и задумывал план отправить засидевшихся в столице исавров обратно на родину.

Но едва ли указанные события можно отнести к примерам существенного изменения характера императора. При всех его многотрудных подвигах на благо отечества, внешнее положение в Римской империи оставалось еще очень тревожным. А изнутри государство разрушали церковные споры, ставшие особенно активными после «Разбойного собора» 449 г. Мало того, что целые патриархии прекратили между собой евхаристическое общение, но и Запад, едва ли не единственной связью с которым являлся Римский папа, гневно протестовал против решений «Разбойного собора».

Империя вновь была на грани жесточайшего кризиса. Апостолика поддержал и двор императора Валентиниана III, упрашивая св. Феодосия II отвергнуть решения Собора 449 г. Пусть Валентиниан III и Галла Плацидия, будучи во всем зависимыми от Константинополя, не имели возможности политически противостоять св. Феодосию Младшему, но в любом случае противоречия могли привести к тяжелым последствиям для всей Империи в целом.

Неожиданно обострились отношения с Аттилой. Дело заключается в том, что в 449 г. он задумал нанести поражение Сасанидской державе и сделать шаха Йезидегерда II своим данником. Для этих целей он заключил союз с Арменией, входившей в состав Персидского государства, и планировал сохранить договорные отношения с Константинополем. К несчастью, там в эти дни возобладали другие настроения, рожденные неутомимым придворным евнухом Хрисафием. Посчитав, что дань, уплачиваемая гуннам, слишком велика, он убедил императора организовать убийство Аттилы, для чего был привлечен посол великого гунна Эдекон. Однако по возвращении в ставку хана Эдекон раскрыл ему заговор.

Казалось, теперь никакие добрососедские отношения между византийцами и гуннами сохраниться не могли. Но Аттила, желавший победить Персидского шаха, что давало ему моральное право на титул василевса, уравнивавший его с Римским императором, настоял на пролонгации уже действующего мирного акта. Он направил к св. Феодосию II требование прислать к нему для переговоров высших сановников Империи – Нома, магистра оффиций, и Анатолия, бывшего главнокомандующего войсками на Востоке. Те прибыли в его ставку, где Аттила учинил им жестокий разнос и грубо унижал императора, называя его своим рабом.

Тем не менее хан гуннов осенью 449 г. заключил договор и даже сделал Константинополю ряд существенных уступок. В частности, он отпустил без выкупа всех римских пленников, не настаивал на возврате ему гуннов-перебежчиков, а также уступил Империи правобережные территории Дуная, захваченные гуннами в 447 г. Был также отпущен один из участников неудавшегося заговора против Аттилы – переводчик Бигила, а также прощен Хрисафий, хотя и за денежную выплату. Сумма дани, выплачиваемой Константинополем гуннам, осталась в прежнем размере[737].