В это время неожиданно св. Феодосия настигла смерть. Говорят, что, проявив в зрелые годы увлечение физическими упражнениями, он однажды верхом на коне ехал вдоль берегов реки Лика, но упал с лошади и повредил себе позвоночник. Как свидетельствуют древние хроники, обеспокоенный вопросом преемственности власти, св. Феодосий II нашел в себе силы собрать в предсмертный час придворных и св. Пульхерию и объявить им о выборе своего преемника, вымоленном у образа св. Иоанна Богослова еще во время поездки императора в Эфес. Им стал воинский командир, сенатор св. Маркиан, которого он просил сестру взять себе в мужья[738]. На следующий день, 28 июля 450 г., св. Феодосий Младший скончался[739].

Обычно повелось описывать этого императора стандартными формулировками, где не последнее место занимают упреки в слабоволии монарха, его небрежности по отношению к государственным делам, и т.п. Но послушаем, что о нем писал такой замечательный византинист, как Ю.А. Кулаковский (1855—1919): «Глубоко и искренне благочестивый, неукоснительно твердый в своей вере, мягкий и кроткий по характеру, Феодосий был преисполнен сознания высоты своего служения и своего сана и неукоснительно нес свой жребий как долг перед Богом и своим народом… Несмотря на свой мягкий и слабый характер и не отличаясь бойкостью ума, Феодосий был всегда прекрасно окружен и имел вокруг себя верных, честных и талантливых слуг… Его правительство ясно осознавало свои задачи и обязанности и было способно вести государство к силе, чести и славе… Эта сила поддерживалась религиозным настроением государя, и оно прежде всего обуславливало твердый тон государственной политики за это время. Государство окрепло в царствование Феодосия, и тот мир, в котором пребывали его восточные области, шел на пользу финансовой силе государства и его культурного развития. В то время, как на Западе варварский элемент и всемогущество военных людей подрывали самые основы государственной власти, Восток Империи остался свободен от этих бедствий… Варвары верно служили императорскому престолу и проливали свою кровь во славу римской идеи единого мира под скипетром одного Богом поставленного государя… Феодосий сердцем чувствовал свой долг государя и скрепил своим жизненным подвигом Империю, которая сознавала себя единой христианской державой… Этот простой и кроткий образ царя, неизменно твердого в своей сердечной вере, имеет право на высокое место в ряду византийских государей и является по-своему великим»[740].

Супруга святого императора пережила его почти на 9 лет. После его смерти она не вернулась в столицу и проживала до конца дней в столь любимом ею Иерусалиме, что было связано с резким расхождением ее оценки последних церковных Соборов с мнением св. Пульхерии и св. Маркиана. После Халкидонского Вселенского Собора (451 г.) св. Евдокия поддерживала монофизитов и отказалась вступать в общение с Иерусалимским патриархом Ювеналием (422—458). Римский папа св. Лев Великий (440—461), Валентиниан III, внучка, брат Валерий и муж внучки Олибий многократно упрашивали ее изменить позицию, и лишь смерть и плен близких (смерть зятя, плен дочери и внучек) сломили ее упорство. Она обратилась за советом к знаменитому святому подвижнику Симеону Столпнику, который в свою очередь направил ее к пустынножителю и отшельнику св. Евфимию; тот и посоветовал императрице восстановить церковное общение с Иерусалимским патриархом.

Она покорилась, и многие иерусалимцы последовали ее примеру. Чтобы увековечить память того дня, когда мир возвратился в ее душу, она велела построить неподалеку от лавры св. Евфимия церковь св. Петра. Императрица часто ходила туда помолиться и, пораженная царившим там спокойствием и монашескими подвигами, восклицала: «Как хороши твои дома, о Иаков! И твои шатры, о Израиль!» Среди этих благочестивых занятий царица достигла возраста 67 лет и, чувствуя упадок сил, захотела завещать св. Евфимию крупную сумму денег. Старец, однако, отказался, предупредил св. Евдокию о близкой смерти и попросил ее помянуть его, когда она предстанет перед Господом. Последние дни святой царицы были посвящены широчайшей благотворительной деятельности – количество денег, пожертвованных ею церквам, монастырям, больницам, старым, нищим и убогим, превосходит всякое воображение[741].

Построенный ею храм Св. Стефана был освящен незадолго до ее смерти, которая последовала 20 октября 460 г., и в этом же храме она была похоронена. Перед смертью царица дала клятву, что никакой измены с ее стороны с Павлином не было[742]. И нет ничего удивительного в том, что «новая Елена», как ее называли монахи и иерусалимцы, была по достоинству вознаграждена Церковью за свои подвиги во славу Христа и причислена к лику святых.

Когда Валентиниану III был присвоен титул август, ему едва исполнилось 6 лет. Естественно, опекуном царя стала его мать Плацидия, сама имевшая некоторые права на трон и в силу характера испытывавшая ревность к славе св. Пульхерии и св. Евдокии. Видимо, жизненные перипетии сделали свое дело, источив из души Плацидии немало добрых черт; можно предположить также, что сын от нелюбимого Констанция занимал мало места в сердце матери. Так или иначе, но Плацидия редко интересовалась его судьбой, когда царь был еще мальчиком, и, как следствие, Валентиниан III не развил в себе государственных талантов, занимаясь в основном астрологией и тайными науками. К тому же он снискал дурную славу ловеласа и любителя роскоши, не думая о том, какое впечатление на общество производят его похождения, особенно с чужими женами[743].

Почти 25 лет Плацидия правила от имени своего сына, не прилагая серьезных усилия для того, чтобы вырастить из него государственного мужа или в крайнем случае самостоятельного человека. Безусловно, сама Плацидия обладала и силой воли, и жизненным опытом (порой чрезвычайно горьким), но она не могла водить армии и обеспечивать безопасность государства. К тому же римское общество, воспитанное на уже сформировавшейся к тому времени политической традиции, если и не исключало совершенно в перспективе женщину-императора, то, по крайней мере, едва ли благосклонно отнеслось бы к такому факту.

По счастью, Империя еще была способна рождать истинных полководцев, словно в последний раз сошедших со страниц древней истории Рима, – речь идет об Аэции и Бонифации. Бонифаций не случайно снискал славу отчаянного воина и способнейшего военачальника, записав на свой счет освобождение от варваров Африки и защиту Марселя. Дважды женатый, он имел двух дочерей, а в 413 г. у стен Марселя встретился в поединке с королем вестготов Атаульфом, которого тяжело ранил. После этого офицера перевели в Африку, где он также действовал чрезвычайно успешно. Наградой ему стала должность комита Африки и симпатии местного населения, которое назвало Бонифация «львом Африки».