Ситуация для Аэция создавалась не самая лучшая: хотя он успешно отбил все нападения варваров на Рейне и даже получил в 429 г. титул магистра конницы, его конкурент Феликс провел две успешные кампании в Паннониии. Для «гуннского римлянина» все было ясно, и в мае 430 г. отряд, состоявший из самых его доверенных и отчаянных воинов, вошел в Рим, где с именем своего командира на устах, фактически на глазах потрясенной императрицы, убили Феликса, формально верховного главнокомандующего римскими войсками, его жену и слуг. Чтобы хоть как-то сгладить впечатление от содеянного, Аэций заочно обвинил свои жертвы. Хитрец убеждал всех, что они-де организовали заговор против него, а потому он сам действовал упреждающе. Бедной Плацидии деваться было некуда, и вместо наказания в 432 г. Аэций получил столь желанное консульство – его наивысший политический успех в жизни.

Зато это событие вызвало немедленный протест со стороны Бонифация, чем втайне воспользовалась императрица. Она велела полководцу срочно завершить вандальскую кампанию и отправиться с войсками в Италию для ареста Аэция. Тот в это время защищал Бельгику от франков, но при первых тревожных сигналах немедленно прекратил войну и начал продвижение от Рейна к Риму. За что был немедленно объявлен врагом Рима.

Желая склонить сенаторов на свою сторону, Плацидия издала закон от 24 марта 432 г., предусматривавший новые налоговые льготы для аристократов. Помимо этого, она, христианка, начала заигрывать с язычниками и даже разрешила поставить в сентябре 431 г. на Форуме статую уже почившего гонителя христиан Никомаха Флавиана Старшего, деда действовавшего префекта Рима Декстера[749].

В 30 км от Равенны, близ городка Римини, оба войска сошлись в битве. Любопытно, что оба полководца сошлись в смертельном поединке, в котором Аэций нанес Бонифацию тяжелую рану мечом, от которой тот вскоре умрет. Однако войско Аэция было разбито, и Рим в одночасье лишился сразу двух лучших полководцев, еще способных хоть в какой-то степени гарантировать безопасность границ[750]. Без Бонифация и Аэция окончательное завоевание Африки было всего лишь делом времени – действительно, не прошло и 8 лет, как вандалы завершили свой поход и образовали Вандальское королевство.

Опасаясь за свою жизнь, – и вполне обоснованно, добавим мы, – Аэций спрятался у друзей гуннов, которых упросил выделить ему войска для демонстрации своей незаменимости и силы перед императором. Весной 433 г. он с большим отрядом гуннов вернулся в Италию, в то время как его союзники гунны отвлекали императора св. Феодосия Младшего военными действиями на Балканах. От безысходности Плацидия обратилась за помощью к вестготам, которых, формально выражаясь, пригласила для службы во вспомогательных войсках. Но в действительности у нее не было никаких шансов на успех. Поэтому, склоня голову, она амнистировала Аэция и назначила его магистром армии. А тот женился на вдове несчастного Бонифация Пелагии, удочерил его дочь, а вскоре уже новая супруга подарила ему законного наследника Гауденция, названного так в честь отца. С гуннами он подписал мирный договор, после чего те вернулись домой. Так, весной 433 г. Аэций стал фактическим правителем Западной империи[751].

Почти 20 лет Аэций обеспечивал безопасность Западной империи, пока Валентиниан III Младший наслаждался покоем и удовлетворял свои не всегда целомудренные желания. В принципе Аэций мог сам стать императором Рима. И если не делал этого, то вовсе не из страха, а из благоразумия. Восток едва ли простил бы ему такую выходку, а воевать сразу со всеми у Аэция не хватало сил[752]. В конце концов, как мы увидим ниже, через некоторое время римский полководец предпримет решительные шаги для овладения царской порфирой, но не для себя, а для своего сына Карпилиона.

И все же, несмотря на все свои интриги и подлости, объективно говоря, Аэций пришелся очень кстати. В короткое время он заключил мирный договор с Гейнзерихом и тем обезопасил Италию от вандальского вторжения. Затем победил свевов и франков, сделав их союзниками Западной империи, а потом пришел на помощь уже независимой Британии, которой едва не овладели германцы. Наконец, Аэций восстановил императорскую власть в Галлии и Испании и с чувством выполненного долга мог считать себя полноправным, хотя и тайным, правителем Рима[753].

Осенью 437 г. Валентиниан III прибыл в Константинополь, чтобы сочетаться браком с юной Евдоксией, с которой ранее был обручен. И 29 октября этого же года их бракосочетание было торжественно и пышно отмечено[754]. Но юные супруги еще не знали, что их счастье уже давно находится под угрозой.

В скором времени произошло одно из тех внешне рядовых событий, которые тем не менее изменяют ход истории. Как указывалось выше, у императрицы Плацидии имелась дочь Гонория, которая, надо откровенно сказать, не обладала достоинствами представителей династии Феодосия. Живя в Равенне, она имела несчастье сойтись с неким римским командиром по имени Евгений. Когда любовная связь открылась, Евгения, конечно, казнили, а 17‑летнюю Гонорию отослали в Константинополь под надзор св. Пульхерии. Томясь в тоске, в обстановке, близкой к монашеской, отверженная царевна придумала план освобождения из плена и восстановления статуса.

В 447 г. тайком, через верного человека, она отправила свое кольцо Аттиле с предложением взять ее в жены. Мудрому гунну не составило большого труда просчитать те выгоды, которые он получал от женитьбы на родственнице св. Феодосия II, и он тотчас направил к императору Валентиниану III Младшему послов с требованием выдать Гонорию замуж за него. От греха подальше царь немедленно отправил Гонорию обратно в Равенну, где ее выдали замуж за престарелого сенатора Геркулана. Затем она была препровождена в особую тюрьму, где ей пришлось прожить до самой смерти.

Аттила был взбешен и потребовал от Валентиниана III вернуть свою «невесту». Заодно он пожелал принять в качестве приданого территориальные владения св. Феодосия II: к этому времени Восточный император уже перешел в лучший мир. Гунну ответили, что интересующая его женщина замужем, выдаче не подлежит, и, кроме того, женщины царского рода у римлян не наследуют Империю[755].

Но, как можно с уверенностью утверждать, сама легкомысленная Гонория мало интересовала Аттилу: на самом деле гунн пытался за счет демонстрации силы на «авось» приобрести то, что обычно получал путем войны. Поскольку же этот ход не удался, он на всякий случай объявил себя обманутым и, сконцентрировав свое внимание исключительно на Западной империи, начал готовиться к войне[756].