— Ты врешь, говоря, что Глория ничего для тебя не значила…

Несмотря на то что рука заледенела, он больше не чувствовал холода. Мир вокруг него перестал существовать, все его внимание сконцентрировалось на этом голосе, отделенном от него сейчас тысячами километров. Шарко попытался на ощупь найти кнопку записи разговора, но это оказалось чересчур сложно. Тогда он снова, боясь потерять связь, прижался к трубке ухом и продолжил:

— Может, вру, а может, и нет. Какая разница? Важно, что другие люди, мои коллеги, вот-вот тебя схватят, и я навещу тебя уже тогда, когда ты будешь за решеткой. Это теперь вопрос времени, а у нас с женой времени хватает.

Молчание было долгим, но голос вернулся:

— У меня тоже хватает. Терпение — говорю на случай, если ты сам этого до сих пор не заметил, — одно из моих главных достоинств. Тебя с твоей потаскухой я буду ждать столько, сколько надо…

Шарко едва сдерживался, чтобы не взорваться, не прокричать в трубку: «Я убью тебя, сволочь!»

— …и я буду рядом с вами везде и всегда: в уличной толпе, на станции метро, в автобусе, на любом тротуаре… Ты ведь знаешь, я уже побывал у тебя дома, я и сейчас тут.

Поди пойми, блефует он или нет.

— А в следующий раз я буду с тобой говорить, приставив нож к горлу твоей бабе.

Связь оборвалась.

Шарко застыл на месте с телефоном в руке. Заглянул во входящие, прокручивал замерзшими пальцами список, хотел набрать номер и только тут вспомнил, что тот не удалось определить.

— О черт!

Русские не скрывали нетерпения. Комиссар, еще не вполне пришедший в себя, сел в одну из двух машин, подул на руки, чтобы согреть их.

Кошмар добирался до него и здесь, в России.

— Не надо бы вам снимать перчатки, не снимайте их никогда, — посоветовал Александров, говоривший с заметным акцентом. — На таком морозе достаточно до чего-нибудь дотронуться голой рукой — сразу прилипнешь.

Шарко заверил, что впредь поостережется. Машины тронулись с места и двинулись по шоссе при свете медленно угасающего дня. Трое полицейских, сопровождавшие комиссара, вроде бы с жаром обсуждали расследование, передавали друг другу бумаги, снимки… Шарко, приглядевшись, узнал фотографии Шеффера и начальника «Маяка-4» Леонида Яблокова.

Франк сосредоточился, пытаясь вспомнить разговор с убийцей Глории в малейших подробностях. «…Буду с тобой говорить, приставив нож к горлу твоей бабе». Комиссар совершенно точно вычислил действия психопата: последним ходом в своей шахматной партии он взял бы именно эту фигуру. Люси. И похитил бы ее, как похитил Сюзанну десять лет назад.

Комиссар снова достал мобильный, хотел позвонить Баскезу и рассказать о телефонном разговоре. Да, надо предупредить капитана, — конечно, Рождество на дворе, но что же тут поделаешь… Возможно, люди Баскеза определят, откуда был звонок, тем или иным способом доберутся до этого сумасшедшего, до этого буйнопомешанного. Кошмар надо остановить — иначе как он может вернуться во Францию с Люси? Ему нужна уверенность, что с ней ничего не случится. Ему нужна уверенность, что Люси и их малыш могут ничего больше не бояться.

Комиссар вздрогнул: малыш! Сюзанна, когда ее похитили, тоже была беременна и тоже — восемь недель. Что за зловещее совпадение!

Он начал набирать номер Баскеза, но внезапно остановился.

Уставился на телефон.

Его бросило в дрожь от мысли, которая промелькнула в голове и вызвала цепную реакцию версий. Эффект домино.

Шарко проанализировал ситуацию так и этак.

Все сходится. Вот теперь все сошлось наилучшим образом.

Он закрыл глаза и мысленно поблагодарил небо за свое падение в ледяной горный поток. Именно этот несчастный случай только что помог ему определить, кто убийца.

Все понятно. Господи, теперь ему понятно, кто этот человек, который сеял столько ужаса и столько греха на своем пути.

Комиссар не закончил набор номера Баскеза. Положил телефон в карман и вспомнил слова эксперта-документалиста из научной полиции, когда тот рассказывал о фальшивом паспорте убийцы: «Марианна на водяном знаке нос не в ту сторону повернула! Представляешь, какая глупость! Подделка — ну, прям не подкопаешься, абсолютно все точно — вплоть до двойной прошивки, и вдруг этакий ляп! Настолько же грубая ошибка, как поехать по шоссе в обратном направлении… Но все они, эти ребята, рано или поздно попадаются на такой вот ерунде».

Сначала они ехали через замерзшие деревни, эти рассеченные надвое дорогой айсберги цивилизации: ряды деревянных домов с клочками земли, приусадебными участками, домов без водопровода, жители которых зависели от колодцев, питающихся водами больных, зараженных радиацией рек. Потом показались здания покинутых промышленных предприятий — они присосались к пейзажу, будто стальные пиявки. Шарко почудилось, что он попал в постапокалиптический мир, в котором от прежнего остались одни зияющие раны: людей когда-то охватило безумие, а нынче их потомки пожинают плоды.

Дальше дорогу и дорогой-то было не назвать — сплошь обледенелая грязь с лужами, которые темнели по мере того, как солнце склонялось к закату. Серо-черный лед прорезали глубокие следы автомобильных шин: здесь проезжали грузовики и автоколонны, нагруженные ядом. По обеим сторонам дороги, между холмов и взгорий, сколько видит глаз — озера с опасной водой, бледно-голубые, поблескивающие, словно лезвие радиоактивной бритвы. На протяжении десятков километров — ни малейшего следа человеческой деятельности. Атом изгнал отсюда жизнь и стал единственным владельцем земли на много тысяч лет.

Стало совсем темно, температура воздуха снизилась еще на несколько градусов, и наконец, сразу за небольшой ложбиной, перед ними раскинулся бывший урановый рудник «Маяк-4»[83]. Огромный уродливый рубец на земле, окруженный загородками и рядами колючей проволоки. Северная часть рудника казалась в полутьме совершенно заброшенной: заводские здания превратились в руины, ленточные конвейеры, горнодобывающие машины, тали и краны разрушались под открытым небом. На обледенелых рельсах с просевшими, развалившимися, поросшими травой шпалами замерли вагоны…

Южная часть, наоборот, свидетельствовала о присутствии человека. На стоянке выстроились вполне современные машины в хорошем состоянии, в небольшой туннель только что въехал ярко-желтый самосвал. Издали было видно, как суетятся вокруг грузовиков с бочками радиоактивных отходов крошечные фигурки людей, как поднимаются и опускаются стрелы миниатюрных кранов.

Дорога была скользкая — сплошной лед, тем не менее полицейская машина двинулась вперед быстрее, и Шарко ухватился за дверную ручку, чтобы не врезаться лбом в стекло. Термометр на приборной доске показывал теперь минус 27, резиновые прокладки затвердели и примерзли, стекла покрылись инеем. Прошло еще несколько минут, и они добрались до контрольно-пропускного пункта, охранявшегося двумя, скорее всего, вооруженными гигантами. Полицейские из первой машины выпрыгнули на землю, показали гигантам бумаги, о чем-то с ними переговорили (комиссару показалось, что на повышенных тонах), и охранник в конце концов кивнул на небольшое кубическое строение, в отличие от всего вокруг — хорошо сохранившееся.