знает, и они знают его. И даже те, кого он не знает, так или иначе слышали о нем. Проронит хотя бы кто-нибудь скупую слезу о его кончине? Скажет ли какой-нибудь добрый человек, ах, жаль мужика, ему бы жить и жить. И чего ему в голову взбрело стреляться? Но будем честны перед самим собой: вряд ли произнесут ему вслед сочувственное слово. В жестоком мире он жил, и сам был жесток. У кого вырвал из рук выгодный контракт, кому перебежал дорогу, кого оттеснил на обочину, безучастно пожимая при этом плечами и повторяя, ничего личного, это бизнес, – вот почему очень многие с мстительным чувством скажут, убрался наконец, и начнут прикидывать выгоды, которые сулит им его смерть. И бывшая жена, увидев в газете некролог, призовет нынешнего мужа: милый! а знаешь ли, мой прежний отдал наконец Богу свою душонку. Пренеприятный был тип, Царство ему Небесное. Вслед за тем какая-то дикая мысль пришла ему в голову. Он усмехнулся. Экая чушь. Выбросить и забыть. Однако она возвращалась снова и снова, и в конце концов Карандин уступил. Если выразить ее в словах, то получалось примерно следующее – зачем тебе топиться, глотать таблетки или стреляться? Зачем тебе уходить из жизни? Ты умен, настойчив и богат. Отчего бы тебе не умереть на бумаге. Понимаешь? Ты выправляешь документы, подтверждающие твою смерть. Справка от врача, справка из морга, свидетельство, что ты в самом деле покойник. А ты жив; ты заранее добываешь себе новые паспорта, российский и заграничный, получаешь Шенген и никому не известным гражданином отбываешь во Флоренцию. Карандин мертв, но жив… как бы ему назваться? Предположим, фамилия будет Елисеев, имя оставим Сергей, отчество пусть будет Дмитриевич, год рождения тысяча девятьсот шестидесятый, шесть лет с плеч долой, прописка – Москва, есть купленные впрок квартиры, одна на Фестивальной, возле метро «Речной вокзал», другая в Серебряном Бору. Ты улетишь, никому не ведомый Елисеев, сказав родной земле «прости и прощай», а тебя, Карандина, два года назад указом Президента награжденного медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени, похоронят на почетном кладбище в присутствии двух десятков человек, с венками от принадлежащих тебе предприятий, банка, магазинов и проч., с надписью золотом по красному с черной каймой, например: «С чувством глубокой скорби провожает тебя в последний путь коллектив магазинов “Лавочка”». Вполне с тобой согласен: «Лавочка» в данном случае звучит, так сказать, не совсем, но, может быть, люди искренне желают тебе всего хорошего в дальней дороге, по которой ты ушел от них в другие миры. Что же касается обращения на «ты», каковое, несомненно, покоробило бы тебя в жизни – в самом деле, какой-нибудь продавец или клерк, незначительный человечек, входит к тебе в твой кабинет со словами: привет, Сергей! как ты? – да гром и молния! чтобы духа не было! с волчьим билетом на все четыре стороны! но прими во внимание, что человек, умерев, как бы становится другом всех, кто пришел с ним проститься; и сердечное «ты» здесь куда более уместно, чем холодное «вы». Об этом и стихи, кажется, есть. Сухоруков непременно придет. И останется до той минуты, пока гроб с твоим якобы телом не опустят в могилу; и только тогда он покинет кладбище, обложив тебя крутым матом и повторяя, из рук выскользнул, мать, мать, перемать! Но вначале, дорогой ты наш господин… в данном случае Карандин, надо заболеть, желательно труднораспознаваемой и опасной инфекцией, при которой хоронить бедного малого надлежит в закрытом гробу. Но Карандин не должен умереть без наследника – иначе кто поручится, что и квартиры, и особняк на Николиной Горе, и оставшиеся в России счета не будут расхищены первым грабителем – государством, а за ним и прочими стервятниками. И главное: кого объявишь ты наследником и кому доверишь тайну твоей смерти и устройство похорон? Думал не долго. Тетка Наталья – она будет наследница, она займется похоронами, и она не проронит ни слова о том, кто лежит в гробу.

Он порвал оба листа, клочки положил в пепельницу, поджег и, глядя на бледное, с голубоватым отливом пламя, шепнул, помоги мне хотя бы раз.

4.

Право, изначально у нас не было намерения вносить в наше мирное повествование нечто криминальное. Мы знаем свое место и ни за какие коврижки не стали бы соперничать с мастерами детективного жанра. Что вы, что вы! Избави вас также Господь подумать, что мы мечтали отгрызть кусочек от их гонораров, – хотя, конечно, зависть нас гложет. Но ведь и правда: и по сей день с книжного базара несут детективы, а не Белинского и Гоголя, как о том грезил Некрасов, и не Питовранова, на что в глубине души некогда уповал он, надеясь потрясти любимую жену Ксению денежным дождем; закон рынка в чистом виде – кого покупают, у того на счету волшебные цифры со многими нулями; а кто написал глубокомысленный роман (именно так, с ударением на «о», произносил это слово незабвенный Юрий Владимирович Давыдов, дабы не дать труженикам пера и бумаги воспарить в эмпиреи), в магазине постепенно переезжающий с полки в рост покупателя на полку самую нижнюю, к которой далеко не всякий может нагнуться из-за хронического радикулита и лени; и правда: за чем, собственно, нагибаться? трудить себя? что можно найти на нижней полке? – тому остается лишь со скорбной гордостью прошептать: что ж, будущее нас рассудит. Нижняя полка – это, господа, приговор, впрочем, зачастую несправедливый. Не все то золото, что блестит, скажем мы в поддержку тех наших собратьев, кто более сообразуются с запросами духа и, затягивая пояс, с лихорадочным блеском в глазах отвергают соблазн сочинить что-нибудь на потребу и поправить свое материальное положение.

Взыскательному читателю – ежели таковой сыщется – замысел Карандина может показаться вымыслом, не имеющим никаких связей с действительностью. Что ж, если нам выскажут подобное подозрение, мы найдем, чем ответить. Мы сошлемся на случай, описанный в ежегоднике «Правосудие и жизнь», № 13, стр. 66, где сказано следующее: «Гражданин Греков Н. Н., желая уклониться от алиментов, назначенных ему Басманным районным судом на содержание ребенка (сына) от гражданки Пыляевой М. Е. и на содержание двух детей (сына и дочери) от гражданки Маристовой Г. А., инсценировал собственную смерть и похороны, каковые должны были состояться на Нижнемытищинском кладбище. С этой целью он вошел в преступный сговор с врачом Сидоровой Л. А., сотрудником морга № 21 Финкельштейном Л. Н. и директором кладбища Хохряковым П. Б. Благодаря принципиальности землекопа (могильщика) Иванова Г. П., сообщившего в правоохранительные органы о предстоящем фальшивом захоронении, преступный