Рик Симмонс еще не приехал. Поу снова зарегистрировали. Она была шокирована, прочитав то, что было от руки написано в бланке: «СОВЕРШЕНИЕ ЧЕТЫРЕХ УБИЙСТВ ВТОРОЙ СТЕПЕНИ». Ее заставили сесть, чтобы еще раз сфотографировать в ярком, резком свете потолочного светильника. На этом фото Анна Поу смотрела куда-то вдаль, а не в объектив камеры. Помощник генерального прокурора штата Артур Шафер предложил ей свой телефон, чтобы она могла позвонить. Сначала она связалась с матерью, затем – со своим мужем Винсентом. Шафер решил не помещать ее в камеру предварительного заключения вместе с другими арестантами. Анна Поу подписала гарантийное письмо на 100 тысяч долларов. После этого ей вручили повестку, требующую, чтобы она к четвергу вернулась в тюрьму с этой суммой и паспортом. Приехал Симмонс, и Поу, обязавшуюся выполнить оговоренное в повестке условие, освободили через сорок пять минут после регистрации. Это произошло после полуночи во вторник, 18 июля.

Поу решила остаться в Новом Орлеане, в доме матери. После ареста ее мать посоветовала ей положиться на волю Иисуса и надеяться на счастливый исход. Муж Анны Поу, Винс Панепинто, сказал ей, что его глубоко потрясло случившееся и он очень за нее переживает. «Я видел, как много ты работала и скольким ты жертвовала – не только ради пациентов, но и ради всех остальных, – сказал он (об этом сама Поу несколько позже рассказала репортеру Джули Селфо). – Мне очень больно от того, что из всех твоих коллег это произошло именно с тобой». На следующее утро после ареста Поу к ней приехали две ее подруги. Они подарили ей медальон в виде миниатюрной серебряной копии Скоропослушницы – статуи Девы Марии, которая была изготовлена во Франции и перевезена в женский монастырь ордена святой Урсулы в Новом Орлеане в начале XIX века. Молитвы, обращенные к Скоропослушнице, пояснили подруги, должны привести к скорым переменам к лучшему. Они посоветовали Поу надеть медальон и никогда его не снимать. И еще всегда помнить о силе своей семьи.

Вторник, 18 июля 2006 года

Собираясь на пресс-конференцию, которая должна была состояться в полдень в Батон-Руж, в офисе генерального прокурора штата, Вирджиния Райдер надела легкий летний костюм. Войдя в зал, она встала, скрестив руки перед собой, среди своих рослых коллег-мужчин. В помещении стоял приглушенный гул голосов: журналисты уже собрались и негромко переговаривались между собой. Вошел Шафер и остановился позади Райдер. На нем была спортивная рубашка с короткими рукавами и эмблемой офиса прокурора на левой стороне груди в виде так называемого «луизианского сапога». Шафер оказался единственным в зале мужчиной, на котором не было темного костюма и галстука. Он всю ночь провел в Новом Орлеане, чтобы проконтролировать процесс регистрации арестованных и удостовериться в правильности заполнения документов, и, вернувшись в Батон-Руж, сразу же отправился на пресс-конференцию.

На окруженном флагами подиуме с гербом штата Луизиана был установлен целый лес микрофонов. Сотрудники пресс-службы офиса генерального прокурора штата раздали собравшимся копии ордеров на арест в темно-синих папках и попросили репортеров вписать свои имена в список присутствующих.

Генеральный прокурор штата Чарльз Фоти, немолодой мужчина с седыми волосами, прошел мимо Райдер и, освещаемый вспышками камер, под щелканье затворов фотоаппаратуры поднялся на подиум. «Добрый день», – поприветствовал он собравшихся и начал говорить, не глядя в лежащие перед ним бумаги и медленно обводя глазами помещение.

«Мемориальный медицинский центр – это больница в Новом Орлеане, – сказал генеральный прокурор. – Большая больница, и она существует уже давно. На ее территории есть еще одна больница, которая называется «Лейксайд». Там, в «Лейксайд», лежат очень тяжелые пациенты».

«В «Лайфкэр», – поправила генерального прокурора его пресс-секретарь Крис Вартелл. Фоти умолк, обернулся и уставился на нее сквозь очки без оправы. «Лайфкэр», – повторила Вартелл. Фоти наклонил голову, чтобы лучше слышать, и Крис Вартелл произнесла в третий раз, уже немного громче: «Лайфкэр».

«Да, там были очень тяжелые пациенты, – продолжил генеральный прокурор, не желая признать свою ошибку. – По некоторым утверждениям, этих больных убили, сделав им смертельные инъекции».

Фоти заглянул в лежащие перед ним бумаги и объявил о произведенных накануне вечером арестах Анны Поу и двух медсестер, Шери Ландри и Лори Будо, которым было предъявлено обвинение в осуществлении четырех убийств второй степени. «Термин «осуществление» в данном случае означает, что арестованные принимали непосредственное участие в совершении преступления или же помогали его совершить», – сказал генеральный прокурор штата, пояснив, впрочем, что пока не вполне ясно, кто именно колол пациентам морфий и «маздолом» (так он назвал мидазолам, или версед). Подняв вверх два пальца, Фоти с нажимом произнес: «Каждый из этих препаратов может убить вас, но если их ввести одновременно, этот смертоносный коктейль гарантированно вызывает смерть». Чтобы еще больше усилить эффект от сказанного, Фоти сделал паузу и несколько секунд молчал и смотрел в зал, многозначительно мигая.

Репортеры увидели в этих словах яркую цитату, которая в сжатом виде точно передавала суть выступления Фоти и в то же время привлекала к себе внимание. Проблема, однако, состояла в том, что любой человек, имеющий хотя бы начальную медицинскую подготовку, легко мог увидеть в них если не ложь, то по крайней мере передергивание фактов. Одновременное введение двух лекарств, о которых шла речь, действительно могло оказаться для пациента фатальным, но при умеренной дозировке и соблюдении осторожности их вполне можно было использовать, чтобы облегчить состояние больного, не подвергая его жизнь опасности.

«Мы считаем, что арестованные, будучи медиками-профессионалами, злоупотребили своими правами и полномочиями», – заявил Фоти. При этом он особо подчеркнул, что эти подозрения нисколько не распространяются на других врачей и медсестер Мемориала, которые добросовестно и самоотверженно ухаживали за пациентами в чрезвычайно сложной обстановке. А вот трое арестованных – совсем иное дело. «Мы говорим о людях, которые решили выступить в роли Бога».

Генеральный прокурор штата не забыл пояснить, почему он и его подчиненные потратили столько сил на расследование дела о смерти пациентов Мемориала: «Нам доверено следить за тем, чтобы жизнь наших пожилых граждан, наших детей и тех людей, которые нуждаются в помощи, была безопасной».

«За тех, чьи голоса порой могут быть не слышны, будем говорить мы», – так завершил Фоти свое выступление. Он персонально поблагодарил нескольких сотрудников своего офиса, включая непосредственно занимавшуюся делом Мемориала Вирджинию Райдер.

После этого генеральный прокурор ответил на вопросы. Он попросил журналистов говорить громче, поскольку незадолго до этого простудился и из-за насморка у него заложило уши. Когда какая-то женщина-репортер, задавая вопрос, употребила слово «эвтаназия», Фоти перебил ее.

«Это не эвтаназия, а самое настоящее убийство, –