Ящер складывает на груди мускулистые руки, отчего Аузу становится совсем уж не по себе, и размашистым, изящным движением обвивает свои ноги хвостом. Волк, послушный какому-то неясному сигналу, поднимается на передние лапы.

– Я скажу, что советую и вам сделать то же самое, если жизнь и рассудок дороги вам.

Ящер ждет яростных криков в ответ, но Вышние настолько потрясены его наглым предложением, что не издают ни звука, а потом уж он не дает им такой возможности, принимаясь говорить:

– Да, я сломал ко всякой матери некоторые устои, ну так это пошло им только на пользу, знаете, почему? Потому что это были хреновые устои, замшелые и кривые, как пальцы Ауза, они были замешаны на вашем страхе, нравится вам это или нет.

Вышние вскакивают с мест и сердито кричат, но ящер властно рявкает:

– Заткнитесь!

Вампиры, опешив, на миг умолкают, и в этот миг древ-ний произносит:

– Ваши устои – лишь страх перед едой!

И Вышние уже не могут его перебить, потому что он сказал нечто… удивительное. Глупое. Неприятное. Такое же нахальное и неохватное разумом, как он сам. Но удивительное.

– Перед теми, кого вы называете едой, – проговаривает древ-ний, – и в этом названии больше лукавства, чем правды, потому что мы предпочитаем пить многокровных и тупых животных, а людей и орков мы больше боимся, чем пьём. Даже если местами нас сидит по пещерам и погостам больше, чем их живёт в окрестностях, мы все равно таимся и трясёмся, боясь разоблачений. И да, мы правильно делаем, потому что не нам принадлежит этот мир. Он – их, людей и орков, их детей, и даже у прирученной ими скотины больше прав на этот мир, потому что по ночам, когда наступает наше время, он не живёт по-настоящему, потому что это они его оживляют, а не мы, и если вдруг завтра мы убьём их всех, то мир не станет нашим – он станет мёртвым.

Теперь ящер обводит взглядом Вышних, и взгляд этот – требовательный, умный, клокочущий. В нём нет ни капли смирения, ни доли покорности, и от этого Вышним неуютно, потому что они привыкли к подчинению, привыкли знать всё лучше всех и пояснять другим, как устроен их ночной мир.

– Мы – паразиты, – заключает ящер, – мы ничего не создаем и ничему не даём прорастать. Именно за это нас не любят и будут не любить дальше, даже если завтра мы перестанем пить кровь и начнем питаться, бэ-э-э, нектаром трав и прочей солнечной мутью.

Волк по-собачьи толкает руку ящера носом, и древний рассеянно чешет его за ухом.

– Деревня возле моего погоста стояла на хорошем торговом пути, но он захирел после мора, когда вымерли поселения, а в лесах развелись разбойники и дикие звери. Моя семья привела в порядок ближнюю часть пути, мы перебрались в деревню, стали разводить скот для питания, приручили лесных зверей, разогнали разбойников. Нашлись грамотеи, что сочинили письма в торговые гильдии. Путь понемногу стал оживать, за эти пару лет путники даже привыкли к нам. Мы пьём только животных, ни один человек не пострадал на нашем отрезке пути; мы построили для них спальный дом в виду нашей деревни, а теперь там разросся целый двор: кузня завелась, лавка, конюшня…

– Мы не живём в открытую! – топает ногой Ауз. – Мы не селимся в деревнях!

– Ну и болваны, – ящер дергает хвостом, и видно, что Ауз едва не отшатывается. – В склепах не так приятно, как в нормальных домах, даже если ты напрочь об этом забыл. Мы можем жить в деревне и живём – никакой разницы, разве что ставни наши всегда закрыты, потому что дневной свет – это единственная невыносимая гадость, которая подстерегает нас наверху.

Вышние молчат.

– Моя семья стала полезна тем, кому принадлежит мир, – заканчивает ящер. – И мир принял нас, когда увидел, что мы не представляем угрозы, и дружба с нами приносит выгоды. Ну и чего в этом такого жуткого, что почтенного Ауза трясучкой накрыло? Зачем понадобилось собирать тут всех Вышних края, я спрашиваю? Посмотреть на меня злобными глазами? Ну давайте, смотрите… мудрейшие.

Они действительно смотрят, но не злобно, а очень- очень удивленно.

– Это правда, что в твоей деревне живут орки? – спрашивает Урзул, крупная серокожая Вышняя из породы бессонных вампиров. Она сама немного похожа на орчиху.

– Не в самой деревне, а в спальном доме, – отвечает ящер и, оценив окончательно обалдевшие лица остальных, поясняет: – Они хорошо умеют ходить за скотом, понимают его, лечат, с ними козы стали сильнее и толще. Эти орки – одиночки, им некуда податься, их никто не хватится. Они сами к нам пришли, мы не вынуждали и даже не звали, но коль уж они приперлись. ну скажите, мудрейшие и древнейшие, вы на моем месте что бы сделали? Выпили орков и продолжали самостоятельно пасти скот?

Вышние переглядываются, тихий ропот трогает каменные стены зала, пару раз взвиваясь до быстрого шепота спорщиков. Ящер снова ухмыляется: вот и зашаталось собранное тобой единство, Ауз – видишь, Вышние, в головах у которых осталось что-то помимо упертости, начали думать, а это ведь так интерес-сно, да?

Ауз тоже видит это и понимает, что ситуация оборачивается не в его пользу.

– Нам нужно решить, как отнестись к этому, – слабым голосом говорит он. – Нам нужно всё оценить и учесть. Давайте пока. разойдемся по своим семьям, а потом.

Но Вышние еще очень долго никуда не расходятся, они окружают ящера и задают ему сотни вопросов, и ящер с удовольствием всем им отвечает, а волк запоминает запахи и повадки каждого вампира, что стоит сейчас перед ним.

* * *

В деревне наше возвращение встречают с большим облегчением – шутка ли, Вышний на четыре ночи уехал! Преданность семейства льстит мне, но и пугает – вампиры преданы мне безусловно, потому вся тяжесть принятых решений лежит только на мне, а у меня ведь очень мало опыта.

– Вышний, говорят, третьего дня от нас торговцы уехали и пропали, чего делать-то?

– Волков послали вслед?

– Не, они сразу расчихались и всё, торговцы краску везли, она пахучая, зараза…

Так ли нужно мне было становиться Вышним, не лучше ли быть просто частью семьи, не брать на себя ответственность за два десятка вампирских судеб, не чуять обожающие взгляды каждой чешуйкой, не быть таким невероятно важным – и одиноким?

Нет-нет-нет, если бы я не стал Вышним, семья до сих пор ютилась бы по склепам и жила впроголодь. Не появились бы люди и орки, которые не боятся вампиров, не было бы надежды на новый жизненный уклад. Я всё время что-то затеваю, потому что боюсь остановиться и хорошенько задуматься.

– Вышний, Вышний, а погонщики уже рассказали? Они две лодки перевезли, пока тебя не было, а следом, говорят, еще три лодки придут!

Рассказали, конечно, разве погонщиков заткнешь?

Под мои пальцы подсовывается холодный нос, дыхание щекочет перепонки. Треплю Волка по щеке. Да, и Волка бы тоже здесь не было, и других волков, охраняющих наши владения, и Трех Медведей, таскающих лодки торговцев. Большая часть торговцев – подорожные, они приходят по суше в одиночку или небольшими группами, кто едет на тележке, запряженной осликом, а кто – на ослике или лошади верхом, некоторые вовсе ходят пешими и носят свой товар в больших мешках за спиной. Но самые богатые торговцы, конечно, не приходят, а приплывают. Ниже по реке начинаются непроходимые пороги, так мы научили Трех Медведей возить по суше лодки, и торговцы за это хорошо платят – каждый хочет поскорей доставить свои товары к морю-озеру.