– Ты будто маешься, – говорит Ам-Зейрус, – придумываешь всякие вещи, лишь бы не давать голове покоя. Пытаешься сделать из каждого места другое, потому что своего найти не можешь.

– Голову оторву, – отвечаю я, но ящер, то есть древний, только плечами пожимает.

В ответ на мои истории Ам-Зейрус много рассказывал про древ-них, как они живут на берегах цепи озёр, что далеко на севере, и какие эти озера теплые, и что от них тепло в целом крае. От его рассказов что-то всплывало в моей памяти: добрая вода, ласкающая тело, вид высокой лохматой травы среди леса, такой травы нет в этих краях – Ам-Зейрус решил, что это «папоротники». А однажды мне вспомнилось что-то очень вкусное и душистое, и в голову само пришло понимание, что это печеная рыба в листьях ульмы, и я пожалел, что уже очень много лет не ел такой рыбы.

Но дальше этих обрывков дело не шло – я не мог вспомнить других ящеров, не знал, чем занимался в Озёрном крае и почему ушёл. Ам-Зейрус говорил, что уходят только осиротевшие древ-ние, но что именно со мной там случилось – я так и не вспомнил.

К середине лета Носыч начинает нудить, что «Вышнему следует отправиться в путешествие к своему родному краю». Думаю, лечитель просто отчаялся вернуть мою память и пытается сбагрить меня подальше в надежде, что по дороге я сдохну. Еще Носыч осторожно намекает, что я не вспоминаю, потому что не хочу вспоминать. Я и сам частенько думаю, что там, в прошлом, со мной происходила всякая дрянь, и голова моя – не такая уж дура, раз не желает эту дрянь ворошить.

Но, как и сказал Ам-Зейрус, у меня не выходит просто жить без всяких устремлений.

Словом, время выдается суетное и непростое, потом и вовсе выходит скверное: по нашей дороге проезжают сборщики податей, получают причитающиеся деньги, потом долго трескают пироги и упиваются медом в жральне, расспрашивая орков о жизни с вампирами, а потом уезжают от нас и пропадают. Городская стража вместе с нами ищет их два дня, потом находит, что ты будешь делать, порванными медведицей. Эти остолопы свернули на тропу, по которой могут ходить лишь вампиры, о чем там натыкано упреждающих черепов на кольях, но спьяну, видать, эти черепа им показались улыбчивыми зазывалами при жральне.

Городской наместник, в общем, рассердился очень, хотя чего сердиться, три года назад по этой дороге вообще невозможно было ездить! Кроме того, нашлись идиоты, кричащие, что сборщиков податей порвала никакая не медведица, а вовсе даже вампир.

Народ, как нам рассказывали, зашевелился и встревожился, хотя сборщиков податей, конечно, никто особо не жалел, но вампиры, в отличие от медведей, пугали решительно всех. Вроде где-то даже по темноте поколотили пару стражников, которые тогда ездили с нами Ауза бить.

– Надеюсь, эти балбесы успокоятся, – говорит Ам-Зейрус, – потому как если так дальше пойдет, то они припрутся сюда и сожгут всё к древовой матери.

– Месть наша будет жуткой, – отвечаю. – В семье есть один туманный вампир, он однажды уже потерял родню вот так, деревенские сожгли их на погосте. Так он потом пришел в ту деревню и начал сводить людей с ума одного за другим, и не успокоился, пока они все до единого не рехнулись. Двадцать лет их терзал. Он повторит, если потребуется, будут знать, как вампиров убивать.

И тут, словно нарочно подгадав время, в наши края вернулся один из недобитых родичей Ауза и стал пакостить со всей широтой души. Ловил людей, обескровливал и бросал на дорогах, прямо дырками на шее кверху, чтоб всё было как в жутких сказочках.

Мы его изловили быстро, скрутили и отдали городской страже. Но это мало помогло: убивать его нам же самим и пришлось, потому что люди в ужасе разбежались – зато потом они чуток прочухались и сообразили, что недалеко от них в деревне живет аж тридцать штук таких же, а значит, всё очень плохо.

В общем, когда среди всего этого приехала Урзул, я страшно обрадовался, но ненадолго: так уж повелось, что эта штука всё время привозила мне вести о войне.

Мы с Урзул сидим в нашей жральне, время – только- только полночь минула. Меня почти распластывает по лавке волнами счастья и любви, которые исходят от моего семейства. Много их в жральне очень. А вампирши – они ревнуют к Урзул, так беспощадно и яростно, что мне даже стыдно перед ними, хотя я бы с Урзул никогда, и мои вампирши это знают.

Куда спокойней я воспринимаю привязанность Волка, хотя он точно так же за меня отдаст жизнь и без меня помрет с тоски, как и вампиры – но отчего-то его привязанность сдержанная, от неё я не ощущаю себя виноватым и обязанным. Жаль, что вампиры так не умеют.

Словно услышав эти мысли, Волк кладет морду мне на ногу.

– Вышние за морем-озером всполошились, – сообщает Урзул и покачивает свою кружку. – А кровь с вином и свежим огурчиком – это очень вкусно. Никогда бы не подумала, хотя уж сколько лет живу на свете!

– Просто наш жральный подавала – безумец, но это ему на пользу, – отвечаю. – А что говорят заморе-озерные Вышние?

– Они говорят, Ящер, чтобы ты выметался с людской земли, не то они соберут действительно большое войско и перемелют твою чешую в дорожную пыль. Они говорят, что ты погубишь всех нас, если останешься там, где ты есть. Что никогда попытки соужиться с людьми и орками не приводили к добру, что они всегда будут нас бояться и обвинять в явных и мнимых грехах. И лучшее, что мы можем сделать – не попадаться им на глаза, чтобы они не помнили нас, не верили в нас, потому что всегда наступает день, когда людям или оркам нужен враг, который будет в чем-нибудь виноват, или которого не жалко принести в жертву своим божкам, и здорово будет, если ты попытаешься догадаться, кто окажется для них таким врагом.

Растерянный длинной речью, произнесённой с такой горячностью, я залпом выпиваю полкружки крови с вином.

– Слушай, Урзул, ты же сама видишь, как тут всё…

– Ящер, – голос её звенит, как тетива, – я всё вижу, в том числе – какими переполошенными стали твои орки сейчас. Тут что-то случилось, да? И теперь в чем-то обвиняют вампиров?

Я отвожу взгляд.

– И еще, – продолжает Урзул, – я верю опыту Вышних, проживших две или три сотни лет. Почему бы мне ему не верить? Что ты можешь положить противовесом, два года жизни в деревне, которые уже привели к каким-то нескладушкам?

Оглядываю свое семейство. Они не могут нас слышать, они уважительно пересели в другую часть большого зала, но они смотрят на меня. А я смотрю на них и вижу в их глазах то же, что ощущаю, не глядя, только более явное, сияющее: веру в меня, слепую преданность мне, готовность убить кого угодно или умереть немедленно, если я этого пожелаю.

Я действительно подвергаю их смертельной опасности? Но мы ведь хорошо ладим с людьми, только эти последние недоразумения.

Древова мать, как говорит Ам-Зейрус, ведь у меня нет ответа. Всё, что я сумел вспомнить из довампирской жизни – мелочи, подобные брызгам воды на берегу целого озера. Может быть, эти Вышние правы, а я – дурак и выскочка.