– Со-родича, – говорит мой рот, и я опять не понимаю, что сказал и почему.

Древова мать, что происходит? Э… Чья мать? Я сейчас о чём подумал?

В кваканье лягушек, что доносится от речки, мне слышится насмешка.

– Я никогда не встречал здесь со-родичей, – говорю я. – Во всяком случае, не помню такого.

– А с каких пор Вышний помнит себя? – спрашивает Носыч, и я вздыхаю.

Сам не могу понять этого. Мне кажется, я всегда был, всегда бродил по лесам и горам, долго-долго, а потом мне это надоело, и я пришел в семью.

Носыч еще долго бормочет про ящеров, которые живут далеко-далеко отсюда, на севере, среди болот и лесов, таких особенных, что в их краю всегда тепло и зелено, и даже зимой почти не бывает снега. Носыч говорит, редко кто из ящеров уходит из своего родного края, и что они выглядят не так, как я, они мельче и тоньше, но что я определенно прежде был одним из них. Ну это- то я и сам понимаю.

Мы уходим по дороге очень далеко, но Волк не находит никаких следов пропавших торговцев.

На землю уже опускается предутренний холодок, и я собираюсь повернуть обратно к деревне, когда Волк настораживается и показывает, что нужно подождать. Мы долго стоим, всматриваемся в серо-черную ночь и ежимся от её прохладности, звезды на небе бледнеют, засыпая, и наконец далеко впереди показываются всадники. Двое… нет, трое.

Я смотрю, как они приближаются. На большом удалении от них появляются на дороге и другие – восемь, десять? Видно, едут на ослах или идут пешком.

Мне становится неуютно, Носыч нервно дергает меня за рукав, но Волк не проявляет тревоги, а его чутью я верю больше, чем своему.

Наконец первые всадники подъезжают достаточно близко, чтобы я узнал их предводительницу – это Урзул Бессонная, которая на сборище спрашивала, живут ли в моей деревне орки. Что она делает здесь? Её семья обитает в горах недалеко от моря-озера, а это целая ночь пути верхом.

Поравнявшись со мной, она спешивается. Лошадь- шайра, высокая, крупная зверюга, кажется рядом с ней не такой уж большой. Впрочем, мы с Вышней похожи: укусивший меня вампир, как видно, был той же породы, так что Урзул не сильно превосходит меня ростом и шириной.

– Ауз идёт на тебя в поход, – сухо говорит она. – Двое Вышних его поддержали, трое остались в стороне. Я пришла помочь.

* * *

Времени мало, а сделать предстоит нечто более сложное, чем злобно выпятить клыки и ждать, когда ж нас придут убивать.

Первым делом я подтягиваю орков и отправляю письма в города по обе стороны торгового пути. Но Урзул говорит, чтобы я не очень-то рассчитывал на не-вампиров, потому что Ауз тоже ведет с собой наемных воинов.

– И что его так возмущает во мне, если он сам теперь заключает договоры с едой? – спрашиваю я, не ожидая ответа, но Урзул, видно, считает меня туповатеньким, потому как поясняет:

– Его возмущаешь ты, твой способ мыслей, нахальство, склонность к идиотским выходкам и, более всего, – то, что эти выходки приносят плоды.

– Ага, – говорю я. – Здорово.

– Я тоже от всего этого не в восхищении, – с вызовом продолжает она. – Кое-что из того, что ты делаешь – очень хорошо придумано, но зачем ты впутываешь в наши дела столько орков и людей? Ты хочешь дать им опыт убийства вампиров, это разве хорошо?

– А что ты предлагаешь, Вышняя? В моей семье двадцать вампиров, с тобой пришло двенадцать, Ауз приведет не менее полусотни, а то и больше.

– Нам не нужно убивать полсотни, – она по-прежнему смотрит на меня, как на дурачка. – Нам нужно убить Ауза.

– Хорошо, – отмахиваюсь я, – люди и орки просто займут задорной беседой пятьдесят вампиров, пока я буду искать среди них Ауза. Что еще мы можем им противопоставить, Вышняя?

Очень удобно, что я чувствую каждого вампира из своей семьи, и мне даже не нужно встречаться с ним, чтобы дать указания. В обычное время я приглушаю эту особенность Вышнего, иначе переживания двадцати вампиров разорвут мою голову в клочья, но теперь… теперь я могу оценить эту возможность в полнейшей мере. По моему мысленному указанию родичи призывают волков и медведей из глубокого леса и тренируют их, пока есть немного времени. Кстати, там же нашлись пропавшие торговцы – ну, точнее, остатки их клади, не доеденные медведями. Другие вампиры отправляются на дальние подступы, постоянно передавая оттуда. как это назвать, не мысли и не слова, а ощущения – я словно вижу, какими красками покрашены границы моих владений, и знаю, что пока там всё спокойно.

К вечеру первого дня ко мне во двор пришел Думбук, один из местных орков. Я ожидал, что эти ребята воспользуются случаем снова поторговаться насчет посевов, и понимал, что в этой ситуации мне придется уступить им хотя бы четверть поля – было лишь интересно, что они предложат. Ведь им совсем не нужно, чтобы нас всех убили – им тогда тоже не жить, ну, или жить не здесь, если они сбегут сегодня же. А раз до ночи не побежали – значит, надумали нечто иное.

– Мы хотим сеять зерно, Вышний, – заявляет Думбук без расшаркиваний, и я его за это весьма уважаю. – Взамен мы предлагаем тебе и твоей семье возможность ходить под солнцем и видеть всё вокруг так, как видят дневные создания. Мы хотели сделать это предложение позднее, когда у нас всё будет готово, но выходит, что лучшее время для этого – сегодня. Мы дадим вам преимущество в битве против вампиров, которые сейчас идут сюда. Они не смогут драться днем, а вы – сможете. Это предложение стоит засеянного поля, Вышний?

Хорошо, что я – ящер, и на моем лице не так хорошо видны чувства, потому что я обалдел и потому что я думаю – такая возможность стоит десятка засеянных полей и леденца на палочке в придачу.

Думбук, косясь на Волка, медленно поднимает руку и протягивает мне какие-то ремешки. На них закреплены деревянные кругляшки, а в кругляшках… стёкла? Только они не зеленые и не прозрачные, а тёмные.

– Мы придумали их, когда увидели у проезжего лечителя такие штуки с выгнутыми стеклами для тех, кто плохо видит, – говорит Думбук. – Мы подумали, что это странная диковина, и много смеялись, а потом Рагаш сказал, что если такие штуки могут менять зрение, то это любопытно, потому как.

Я уже не слушаю, я натянул на голову ремешки со стеклами, смотрю по сторонам и с удивлением понимаю, что могу разглядеть всё вокруг, но при этом свет умирающего дня больше не раздражает мои глаза.

– Сколько таких штук вы можете сделать до завтра? – спрашиваю я.

– У нас уже многое подготовлено, – отвечает он, – и, если мы поторопимся… сделаем два десятка.

– Три десятка, – говорю я, стягивая с головы ремешок. – И можете засеять поле. Но у меня будет условие: если ваше поселение соберется разрастаться. каждый из вас сможет взять только одну жену, и она сможет родить только одного ребенка. А то знаю я вас, если в округе есть больше одной орчихи на мужика, вам непременно нужно всех их поселить в своих домах и каждой наплодить по выводку. Здесь так не будет, Думбук.