Очная ставка со зловредным сорняком произошла на хорошо подготовленной почве – о его пакостях я был наслышан и начитан. Создавалось впечатление, что это феномен поистине эпического масштаба, подминающий под себя окружающую среду сразу нескольких стран. Но, как часто бывает в жизни, впервые столкнувшись с вроде бы хорошо известным явлением, сразу не можешь взять в толк его суть.

С лету осознать истинное положение действительно было нелегко. Я стоял на возвышенности, любуясь прелестным видом. Вперед, насколько хватало глаз, уходила совершенная, ровная лужайка, на линии горизонта перетекавшая в беззаботно голубое, без облачка, небо. Сочная, пресыщенная влагой темная зелень казалась кричаще яркой после оставшихся позади холмов, покрытых выжженной ломкой травой. Свою ошибку я понял, только когда прошел по тропинке между неказистыми глиняными домишками и крошечными огородиками-шамбами и спустился вниз. Вблизи лужайка предстала густым ковром, сплетенным из крупных, с ладонь величиной, мясистых листьев. Под ними сквозь редкие, едва различимые щелки, проблескивала вода.

Дальше идти смысла не имело. Передо мной лежало крупнейшее африканское озеро Виктория, по площади в полтора раза превосходящее Московскую область. Судя по карте, до противоположного берега по прямой было километров 250, не меньше.

Собственно, и заехал я сюда, в окрестности кенийского портового городка Хома-Бей, только для того, чтобы взглянуть на великое внутреннее море Черного континента. Второе по величине в мире пресное озеро, размерами уступающее лишь североамериканскому Верхнему, неохватное, глубокое, со штормами и кораблекрушениями, с сотнями островов, заливов и пляжей, с десятками уникальных видов рыб – такую возможность упускать было обидно.

Солидный крюк оказался напрасным. Озеро, в XIX веке получившее свое название в честь английской королевы Виктории, показываться не желало. Но я не сдался. Случай помог разобраться в проблеме, которая с конца 1980-х годов волновала экологов, власти и все 30-миллионное население озерного края, поделенного между Кенией, Танзанией и Угандой.

Зеленый ковер, поначалу принятый за лужайку, был зарослями водного гиацинта – красивого, но невероятно плодовитого сорняка, ставшего для Виктории подлинным бедствием. Впрочем, о том, что передо мной был прекрасный цветок гиацинт, ничто не напоминало. Только в одном месте, на солидном отдалении от берега, да и то после длительных поисков с помощью бинокля, я разглядел несколько розоватых соцветий. Все остальное пространство занимали сплошные сплетения крепких, твердых листьев, в которых встречались не только насекомые, но и грузные болотные птицы.

В Кисуму, главном кенийском портовом городе на побережье Виктории, где позднее мне все же удалось полюбоваться на свободную от сорняка водную гладь озера, я познакомился с руководителем местной экологической организации Джозефом Оджиамбо. Он объяснил парадокс с отсутствием цветов тем, что гиацинт, встреченный у Хома-Бей, – не обычное растение нормальных размеров, а аномалия, развившаяся под действием обильно сливаемых в озеро удобрений. В благоприятных кенийских условиях сорняк почти не отвлекался на цветение, предпочитая без устали множить стебли и листья.

– Обычно Викторию называют «озером жизни», «всеобщим кормильцем», «богатством народа», – привычно перечислял Джозеф. – Все это правда. Но мне кажется, в последние годы озеро было бы правильнее называть «региональным унитазом».

Каждый день воды Виктории бороздят 60 000 лодок. Каждый день 150 000 рыбаков забрасывают сети, и, кроме рыбы, достают из глубин до сотни тонн мусора. А сколько всякой дряни остается на плаву или ложится на дно?

– Что касается унитаза, то вот еще цифра, – не унимался Джозеф. – Только из канализации Кисуму в озеро ежедневно выливается 7000 кубических метров излишне говорить чего. А Хома-Бей, а танзанийская Мванза? Когда-то везде были очистные сооружения, но они давно вышли из строя, а если и чинятся, то тут же вновь ломаются. Вот и ответ на ваш вопрос, почему у нас заросли водного гиацинта так сильно увеличились в размерах.

В Африке латиноамериканский сорняк, завезенный с чисто эстетическими целями, не только подрос, но и начал лихорадочно размножаться. Десяток цветов за восемь месяцев превращались в полмиллиона растений, покрывая плотным ковром площадь в полгектара. Гигантская зеленая масса удваивалась каждую неделю, захватывая все новые территории и ставя под угрозу судоходство.

Самый памятный случай произошел в августе 1997 года, когда в зеленом месиве увязли сразу пять баркасов, перевозивших в Хома-Бей две сотни пассажиров. Презрев ядовитых змей, бегемотов и прочие опасности, шестерка смельчаков несколько часов ползла оставшиеся до города четыре километра по листьям гиацинта, сумела благополучно выбраться на берег и сообщить о несчастье. На помощь к застрявшим немедленно послали спасателей, но пробиться к пленникам им удалось спустя двое суток.

Помимо судоходства, разбушевавшийся сорняк стал мешать рыболовству. Заросли превращались в удобное место размножения малярийных комаров, в среду обитания опасных гадов. К возроптавшему населению присоединили громкий, профессионально поставленный голос многочисленные неправительственные организации. Проблема водного гиацинта зазвучала на весь мир, а полученные под шумок донорские средства были оперативно освоены: прошли международные семинары и конференции, были исписаны тонны бумаги, представлены разнообразные, но невыполнимые предложения и рекомендации.

Конкретная практическая помощь, как всегда, поступила от других, менее шумных структур. На деньги Всемирного банка правительство закупило два судна, оборудованных инструментарием для срезания и перевозки на берег стеблей водного гиацинта. Закипела работа. Но механическое уничтожение сорняка дало лишь временное облегчение. Он сдаваться не собирался и быстро выростал вновь. Решающую победу кенийцы сумели одержать благодаря науке. Ученые выявили вид жука-долгоносика, которому пришлись по вкусу стебли и листья гиацинта.

По прошествии трех лет с момента начала разведения полезного насекомого, площадь, занимаемая сорняком, сократилась в пять раз, но экологи не торопятся праздновать победу. В ходе жестокой борьбы с гиацинтом выяснилось, что для озера и населяющих его берега людей он может стать не только несчастьем, но и благом.

– Самое главное – гиацинт превосходно поглощает и перерабатывает поступающие в Викторию вредные отходы, очищая озеро, – пояснил Джозеф Оджиамбо. – Он защищает многие виды рыб, которым густые заросли дают убежище от хищников. Наконец, сорняк в силу быстрого роста служит дешевым топливом и сырьем для изготовления разных полезных вещей.

В общем, если разобраться, отношения гиацинта с озером отнюдь не враждебны, как кажется на первый взгляд. Это не война и не ссора, а взаимовыгодный симбиоз вроде сосуществования муравьев и акации.

После бурного роста гиацинта в озере вновь появились виды рыб, которые, как считали защитники природы, полностью истребили еще в конце 1950-х, когда в него выпустили нильского окуня. Плодовитый и прожорливый хищник, достигающий в длину двух метров, быстро стал в Виктории полновластным хозяином. Поначалу рыбаки только радостно потирали руки. Нежное и вкусное филе нильского окуня высоко ценится в Европе и дает хороший доход. Но в сети почти перестала попадаться другая рыба. Водный гиацинт позволил самой уязвимой и немощной озерной фауне перевести дух и частично восстановить подорванную хищником популяцию.