Ты находишь это сравнение удачным? А какие приемы ты собираешься применить?

О л а р и у. Никаких. Петре, что для тебя значит партия?

П е т р е с к у (просто). Ты знаешь: все.

О л а р и у. Боюсь, что нет. Это не упрек. Я пытаюсь найти объяснение. Единственно возможное… Ты состоишь в партии и одновременно…

П е т р е с к у. Уже не состою.

О л а р и у. …и одновременно оцениваешь ее действия со стороны. Трезво. Повторяю: это не упрек. Констатация. Ты вполне мог бы занять определенное положение и при капитализме. Где бы ты ни оказался. Во Франции. В Америке.

П е т р е с к у. А почему ты считаешь, что я хочу занять какое-то положение? Почему не можешь понять, что у меня одно желание — сделать что-нибудь нужное, необходимое для моего народа.

О л а р и у. Видишь, опять то же самое. Я и народ. Я и партия. Я и революция. Когда мне было пять лет, я рылся в мусорных ящиках. Отец умер, мать… Мастер, у которого я работал, приставал ко мне со всякими гнусностями… Я ему врезал так, что у него из ушей кровь пошла. Меня упрятали в тюрьму. А я об одном только мечтал — выйти и всадить в него нож. Ему повезло: нож лишь скользнул по серебряной табакерке, которую он носил в кармане. Снова тюрьма. Кем я мог стать? Вором или убийцей… (Глаза его сияют.) А партия сделала из меня человека… С тех пор я готов свернуть голову любому, кто посмеет посягнуть на мою партию. Вот в чем разница между мной и тобой.

П е т р е с к у (очень грустно). Сила коммунистической партии в том, что она опирается на разум, на понимание сложного механизма окружающего мира…

О л а р и у. Это ты так считаешь. Как-то ты назвал меня фанатиком. Да, я фанатик и горжусь этим. Мой долг — очистить от мусора человечество и историю. Мне бы твой дешевенький гуманизм и… рационализм, и я, наверное, спятил бы… Нет, Петре, все гораздо проще. Зло надо выжечь из нашего общества каленым железом.

П е т р е с к у. И меня ты считаешь мусором, который необходимо сжечь?

О л а р и у. Объективно говоря — если воспользоваться твоим любимым словечком, — ты вел себя как самый злостный враг. Вот и пожинаешь плоды… (Неожиданно жестко.) И с такими, как ты, меч революции не должен церемониться. С теми, кто, прикрываясь прошлым, сеет зерно сомнений…

П е т р е с к у (улыбается). Любимое выражение Маркса: «De omnibus dubitandum»[14].

О л а р и у. С остальными все обстоит проще. Они открыто борются за свои классовые идеалы. Не прикрываясь нашими лозунгами! И еще я тебе скажу… Этих бандитов, которых я уничтожил без всякой жалости, я могу… понять… ну, скажем, с чисто спортивной точки зрения. Но тебя?! Тебя, который сидит между двух стульев…

П е т р е с к у (грустно). «Но да будет слово ваше: «да, да», «нет, нет»; а что сверх этого — то от лукавого»{97}.

О л а р и у. Это еще что такое?

П е т р е с к у. Евангелие.

О л а р и у (удивленно). Евангелие? Ну и что? Так оно и есть! (Пауза, потом с братской доверчивостью.) Петре, вот для тебя и наступила минута, когда ты должен выбрать между «да, да» и «нет, нет». Попробуй — как ты любишь говорить — «остаться верен самому себе». Видишь, я помню…

П е т р е с к у. Это значит, я должен признаться в поступках, которых не совершал?

О л а р и у. Это значит, ты должен признать наше толкование своих поступков. Пусть оно в чем-то упрощенное, в чем-то преувеличенное.

П е т р е с к у. Но зачем? Зачем это нужно, Василе? Кому пойдет на пользу?

О л а р и у (вытаскивает из портфеля кипу бумаг). Вот прочти эти заметки за последнюю неделю. Ты стал знаменем всех отступников, скептиков, всех, кто издевается над нами, кто не желает понять, что только строительство крупных промышленных сооружений поможет нам покончить с отсталостью… Доказать партии, что ты остался тем же Петре Петреску, который решительно сказал «нет!» отсталости и эксплуатации, ты можешь сейчас, только сказав «да!», чего бы это тебе ни стоило! Ты поможешь нам нейтрализовать тех, кто использует твои замечания, пусть даже частично справедливые, для саботажа… Петре, я взываю к твоему сознанию. (Проникновенно.) Докажи, что ты остался коммунистом!

Петреску весь ушел в себя, закрыл лицо руками. Плечи его непроизвольно вздрагивают. Олариу подходит к нему и обнимает раненой рукой.

П е т р е с к у. И… что же я должен сделать?

О л а р и у. Здесь вопросы и ответы. Подпиши.

П е т р е с к у (поднимает на него глаза, полные слез). Хорошо… (долгая пауза) товарищ…

В луче прожектора остается только Петреску.

В темноте звучит голос Олариу.

О л а р и у. Да, так и было… Единственный вопрос, который мучил меня все эти годы, — почему ты не спросил: «А что будет со мной?»

П е т р е с к у. Это то немногое, что я попытался сохранить из безжалостно растоптанного человеческого достоинства… (И неожиданно с огромной болью.) Во имя «правды» весьма относительной, правды, лишенной уважения к человеку, к коммунисту, который должен иметь право открыто высказывать свое мнение.

Зажигается свет. П е т р е с к у  моргает от неожиданности. В углу, как тень, стоит незаметно вошедшая  М а р т а.

С т о я н (ушел в себя, отсутствующе). Да-а-а…

П е т р е с к у (тепло). Павел, если, пережив такое, я все-таки пришел к тебе сегодня, то хочу, чтобы ты знал: я понял тебя… пусть и поздно.

С т о я н (взрываясь). А зачем оно мне, твое «понимание»? Оно сродни поповскому отпущению грехов! Историю делают не сентиментальные барышни…

П е т р е с к у (очень тихо). Правильно. И все же наша история отличается чем-то существенно новым…

С т о я н. Ты всегда был силен в анализе!

П е т р е с к у. …существенно новым, в ней воплотились самые светлые надежды человечества. Это новое человечество!

С т о я н (машет рукой). Литература все это! То, что произошло, было необходимо, а значит, полезно. И для тебя, Петре Петреску, было полезно! Если бы тебя миновали эти испытания, может, еще и сегодня ты сочинял бы гениальные проекты, а потом сам их гробил, мотивируя «технологической» осторожностью. А на самом деле ты просто струсил перед жестокой действительностью! Думаешь, у меня было время изучать психологию каждого интеллигента, решать за него его гамлетовские вопросы? «Быть или не быть!» Смех, и только! Чего ты вертишься, Ману? (Пауза.) Ну что же, по «объективным причинам» Дума, по-видимому, уже не придет. Да и поздно. Очень поздно. Я благодарю вас, товарищи, за то, что вы пришли. Может, эта встреча и не доставила вам удовольствия. Но она была необходима, а значит, полезна! Что же касается всего этого…

П е т р е с к у (очень тихо). То есть нашей жизни…

С т о я н. История рассудит нас с большей объективностью. Счастливо, спасибо, до свидания, товарищи…

П е т р е с к у. До свидания… (В дверях, обернулся.) Павел, знаешь, что меня пугает… то, что даже сегодня ты ничего не понял. Неужели не хочешь? Или не можешь? Обидно. Очень обидно.

С т о я н (тихо). Иди ты… (Провожает их до