Переночевать у Дэвида предложили Поллокам Хелен и Клем, которым хотелось с ним увидеться. Франкенталер познакомилась со Смитом в прошлом году, и ей очень понравился он сам, как и его творчество. Она даже купила у мужчины скульптуру и стала одним из его первых покровителей[1528]. Клем и Хелен до этого часто совершали паломничество на берега озера Джордж, чтобы навестить друга. Для Поллоков же, которым было что обсудить с коллегой — ветераном художественного фронта, поездка туда была первой. Однако по приезду к Смиту все совершили большую ошибку: сорокачетырехлетнюю Ли попросили составить компанию двадцатитрехлетней Фрис, тогда как Хелен и мужчины удалились в мастерскую Дэвида, чтобы поговорить об искусстве.

По словам Клема, у Ли случилась «вспышка гнева с помутнением сознания». Он объяснил этот приступ ее страхом, что Джексон в мастерской напьется, и раздражением от того, что в центре внимания находился не ее муж, а Смит[1529]. Без волнений по поводу алкоголя, конечно же, не обошлось, но это было для Ли нормальным, привычным состоянием и вряд ли вызвало бы такой взрыв ярости. Ее гнев, скорее всего, был реакцией Ли-художницы, а не Ли-жены. Ее живопись не оценили. Ей отказали от места в галерее. Мир искусства, который она так старалась перетянуть на свою сторону, смещался к полюсу Билла де Кунинга. Несмотря на все ее усилия, у нее никак не получалось взять под контроль пьянство мужа. И в тот день у Смита Ли отправили помогать на кухню, в то время как настоящие художники говорили в мастерской об искусстве. Краснер восприняла это как проявление откровенного неуважения к ней. Она знала Смита со времен Проекта. Ли была и, по ее мнению, по-прежнему оставалась его ровней. И все же даже в среде друзей ее сочли незначимой, просто женой художника. Краснер решительно заорала, потребовав от попутчиков немедленно покинуть Болтон-Лендинг. Поверженные в шок ее яростью, Клем, Хелен и Джексон послушно погрузились в машину, и компания двинулась в Вермонт. Ужин, приготовленный для них Фрис, так и остался на столе нетронутым[1530]. «Она была мне ужасно противна, — вспоминала потом Джин, — и я точно знаю, почему она так себя вела: потому, что я была молодой и красивой, а она… ну, думаю, ее можно было назвать самой уродливой женщиной из всех, кого я когда-либо видела»[1531]. В тот момент Фрис и понятия не имела ни о том, чем руководствовались женщины вроде Ли, ни о глубине ее страданий.

По приезде в Беннингтонский колледж оказалось, что картины Джексона, в том числе шедевры «Пасифая», «Тотемный урок 2», «Ключ», «Осенний ритм» и другие, размещены слишком высоко и беспорядочно. Они свисали с балкона внутри большого амбара в кампусе. Организована экспозиция была на удивление по-дилетантски. Зрители не могли «войти» в полотна, как это задумывал Поллок. В результате экспозиция не вызывала того удивительного ощущения обволакивающего чуда, которое охватывало человека, смотревшего на работы Джексона в его мастерской или в галерее. Джексона страшно вывело из себя и то, что Клем не отобрал для выставки ни одно из его последних полотен. По мнению Поллока, экспозиция была специально сформирована таким образом, чтобы наглядно проиллюстрировать идею Клема, будто лучшие картины художником уже написаны.

Впрочем, посетители об этой подспудной напряженности и о недовольстве художника ничего не знали. Выставка прошла весьма успешно. Джексон, аккуратный и приглаженный, в костюме и галстуке, вел себя со всеми спокойно и приветливо[1532]. Потом бывший учитель Хелен, Пол Фили, устроил небольшой прием для преподавателей и некоторых студентов. Супруга почетного гостя неожиданно вызвалась играть на нем роль бармена[1533]. Фили не знал, чем руководствовалась Ли, но Хелен и Клему это было отлично известно: она хотела контролировать раздачу алкоголя, чтобы Джексон опять не напился. И ее план работал почти до конца вечеринки, когда кто-то все же предложил Поллоку выпить[1534]. Джексон охотно согласился. Это случайно услышал Клем. «Меньше всего я хотел, чтобы он в Беннингтоне напился», — рассказывал потом Гринберг. И он решительно приказал Поллоку поставить стакан и «завязывать»[1535]. Смущенный и возмущенный тем, что окружающие могли услышать команду Клема, Джексон повернулся к нему и так же внятно и четко произнес: «Ты дурак». А потом жадно выпил бокал виски[1536].

Завтрак на следующее утро прошел без видимой неприязни мужчин, но отношения между Гринбергом и Поллоком испортились окончательно. Джексон высадил Клема и Хелен на вокзале, чтобы они могли вернуться в Нью-Йорк. Потом Поллок с Ли поехали к себе в Спрингс[1537]. «Когда он обозвал меня дураком, я был в ярости, — рассказывал Клем, — и я отказывался общаться с ним еще года два. Я это прямо ему не говорил, но Джексон сам почувствовал… Кроме того, он уже стал если не знаменитым, то, по крайней мере, печально известным. Так что, полагаю, битва была выиграна»[1538].

Статья Гарольда «Американские художники — представители живописи действия» появилась в печати вскоре после ретроспективной выставки в Беннингтонском колледже, в декабрьском номере ArtNews. Ли, прочтя ее, чуть не закричала. Они с Поллоком увидели в статье целенаправленную атаку на Джексона со стороны верного соратника Билла де Кунинга. Тот, по их мнению, уже намекал на пустоту в искусстве Поллока, которое, по его теории, можно было рассматривать как чистое действие[1539]. Ли оставила гневные комментарии по всей статье и на полях журнала, споря с печатной страницей так, словно перед ней был сам Гарольд[1540]. Художник Брэдли Уолкер Томлин был у Поллоков, когда они получили тот номер. Дискуссия вокруг кухонного стола достигла небывалого накала. «В какой-то момент во двор заехал автомобиль, — вспоминала потом Ли. В нем сидели Билл и Филипп Павия, которым материал ужасно понравился. Она продолжила: — А потом начался настоящий бедлам… Мы до хрипоты спорили о статье». Вскоре Билл с Филиппом уехали, но во дворе появилась еще одна машина, и дискуссия возобновилась. «Это был тот еще денек, — говорила Ли. — Осмелюсь сказать, что у всех находились… те или иные возражения»[1541].