в пятом мире-измерении можно много о чём подумать. Однако первое, с чем я столкнулся, было вовсе не раздолье для умственной активности, а самый настоящий распад личности. В перерывах между раздумьями мне приходилось спрашивать себя: «Кто я такой?». Я легко отвечал: «Я Виталий Александрович Чудов, гражданин РФПК и Посвящённый Евгения. Во всяком случае, бывший». В подавляющем большинстве случаев я отвечал на вопрос верно и продолжал висеть в пространстве, не ощущая собственного тела. Однако изредка мой разум сбоил и выдавал до жути странные ответы.

– Кто я? – спросил я себя однажды, почувствовав некоторые возмущения со стороны разума.

– Я славный полководец Александр Васильевич Суворов, – ни капли не смутившись тогда, ответил я сам себе. – Я смелый и волевой человек, что не проиграл ни одной битвы, и…

– Так, стоп! – остановил я себя тогда. – В каком смысле Суворов? Нет, нет, нет, никакой я не Суворов. Кто же я?

Лишь затем мой разум ответил мне правильно. Не на шутку испугавшись, я стал тщательнее следить за собой, не допуская даже малейшего отступления от хрестоматийного ответа.

Для раздумий разного рода место находилось всё же легко. Я прогонял сотни сценариев своей победы без самоубийства в конце, сотни сценариев поражения и даже несколько сценариев ничьей. Но был ли в этих раздумьях смысл? Отнюдь.

Я думал о Свете. Думал о том, что она будет делать без меня. Думал о том, что она почувствует, когда узнает о моей смерти. Она, наверное, уже узнала от своей второй личности – Светы-драконицы.

Её наверняка выселят из моей квартиры, ибо она принадлежала мне по праву службы в вооружённых силах, а передать её по наследству я Свете не мог, ведь я с ней не заключал официального брака. Да и завещания никакого я не писал. Думал ведь, что в живых останусь, а тут вон оно как получилось.

Эти мысли повергали меня в пучину печали. Разум вновь начал распадаться. Это абсолютно отвратительное чувство хотелось поскорее прервать.

– Кто я? – спросил я себя спустя некоторое неизвестное количество времени.

– Я величественный и гордый Ауресаспекс, – ответил я себе сам. – Я дракон с золотой чешуёй, добрый, отзывчивый, но крайне агрессивный по отношению к злу. Один злодей выбил мне с помощью острого пилума глаз, и я хочу ему отомстить.

Будь у меня в пятом мире-измерении руки, я бы тут же схватился за голову. Мало того, что разум выдал мне совсем не правильный ответ, так ещё и исказил правду. Ауресаспексом звали одного из анугиров из семьи Сангвоморсад, что творил отнюдь не добро, да и глаза никогда не лишался. Мало того, этот анугир был крайне холоден, молчалив и нарочито нейтрален по отношению к людям. Вызывая доверие, он проникал в самую глубь человеческого порока и выжигал его адским пламенем.

Я собрался с мыслями, задал вопрос ещё раз и, к счастью, получил правильный ответ. Я все ещё Виталий Александрович Чудов.

Смерть – поганая штука. Она приходит тогда, когда ты не хочешь, чтобы она пришла. Даже те, кто всем сердцем хочет, чтобы она явилась во всей своей «красе», подспудно хотят жить, ведь жизнь дана нам, чтобы что-то сделать. Хорошее ли, плохое ли – не столь важно. Говорят, Бог, создав человека, даровал ему не только разум, но и свободу воли. Человек волен делать что угодно, но должен помнить, что предстанет перед Судом Божьим, где его будут судить за всякий поступок, совершённый при жизни, где решат, суждено ему попасть в рай или ад.

Умерев, я не попал ни на Суд Божий, ни в рай, ни в ад. Ломает ли это представление верующих людей о сути мироздания? Трудный вопрос. Я всегда считал себя человеком неверующим, но к современной православной вере я относился терпимо и с пониманием. Да, было доказано, что «богами» в истории человечества были олицетворения различных высших существ, что лишь развлекались, создавая необычные сущности и глядя на нашу реакцию. Да, доказано, что не Бог создал человека, а тысячи и тысячи факторов, подобных инструменту в руках бессмертного точильщика, делавших нас острее и совершеннее. Но разве отменяют эти факты самой философии данного мгновения?

Умерев, каждый человек попадает сюда. Я не мог говорить ни с кем, но я чувствовал присутствие каждого. Каждый нем, но способен мыслить в той или иной мере. И каждый воспринимает это место по-своему. Для кого-то это место – рай, ибо является подведением итогов всей смертной жизни и началом жизни вечной, полной раздумий, размышлений и нетрудной борьбой с собственным «я». Обычно так существуют те, кто совершил мало плохого или ушёл из жизни, исполнив свой долг. Для кого-то это место – ад, ибо, оставшись с самим собой, грешный человек быстро пробудит совесть, что будет его медленно пожирать. Такие люди быстро теряют собственное «я», начиная считать себя кем-то другим. Что может быть страшнее, чем потерять себя?

Какое же место занимаю я? Посередине. Я мало грешил, служил Родине честно и старался быть честным с окружающими. Во всяком случае, так мне кажется, память-то у меня не идеальная. Однако из жизни я ушёл по принуждению, убив, по сути, самого себя. Самоубийцы, говорят, попадают в ад без очереди, но так ли уж ужасен тот мой поступок? Меня бы превратили в анугира, сколько смертей я бы принёс тогда другим людям? И ведь совсем не факт, что убитые от моей руки обязательно были бы порочными. Анугиры ведь могут без зазрения совести убить любого, кто будет мешать им, даже самого непорочного человека на свете они сметут и не почешутся.

Нет, меня совсем другое снедало. Я ушёл из жизни, не довершив очень и очень многих вещей до логического конца: не женился на Свете, не вернулся к Евгению с победой, не народил детей, не попутешествовал по России, не поговорил с Петром Иванычем и отрядом Бурана. Бессчётное количество вещей повисло в воздухе мёртвым грузом, исполнить которое мне было уже не суждено.

Тяжело столь неожиданно оставлять то, что так сильно любишь. Я хотел сходить в театр, но не мог. Хотел прогуляться по улице Артёмовска, но не мог. Хотел поцеловать родную Свету, но не мог. Хотел поговорить с родителями, но не мог. Хотел взять в руки автомат и пойти на войну, но не мог. Я не мог ничего, кроме как думать о том, чего я не могу сделать.

«Разве это так важно – то, что