Шумел ветер. Мелко дрожали черные листья осины за окном,припадали к стеклу, потом шумно шарахались прочь, лунный свет и тени ветокчертили на дощатом полу легкий подвижный узор. Вдали неспешно, уютнопрогрохотал тяжелый ночной товарняк. Ветер подхватил и бережно понес этоттающий звук сквозь дубовую рощу, закружил над мокрыми полями. На другом концедеревни тихо, неуверенно завыла собака.

Никита надел старый брезентовый плащ с капюшоном, вышел навоздух. Была полночь. В деревне не горело ни одного окна. Глухо шумела дубоваяроща, сыпал мелкий холодный дождь. От долгого сидения за компьютером нылиплечи. Он не спеша побрел по спящей деревенской улице. Единственный фонарьгорел в самом ее начале, на перекрестке у проселочной дороги. Машины проезжалиредко, а ночью вообще не было ни одной, только вдали слышался ровный слабый гулбольшого шоссе.

Он шел, низко опустив голову, на него опять нахлынуло ужепривычное ощущение, что он и вправду умер. Одиночество было тяжелым, вязким,многослойным. Пустые поля вокруг. Пустая дубовая роща.

Фонарь качался на ветру, световой конус, пронизанный мелкимдождем, был похож на прозрачный колокол. Свет выхватывал из густого мракамокрую крапиву и подорожник, край черного дощатого забора. Собака за заборомзвякнула цепью, залаяла тихим ленивым басом. Послышались легкие быстрые шаги.Никита поднял голову и увидел в фонарном луче тонкий силуэт. Узкие джинсы,свободная куртка, сумка на плече, низко, до бровей, надвинутый козырек кепки.

Неизвестно, сколько времени они стояли молча, обнявшись, наперекрестке у проселочной дороги, под мелким холодным дождем, в конусефонарного света. Вокруг была глухая ночь, пустые мокрые поля.

Никита опомнился первым, почувствовал, что она еле держитсяна ногах, а куртка ее промокла насквозь. Он взял у нее сумку и сказал:

– Ника, пойдем в дом, простудишься.

– Это что? Кто это принес?.

На столе у Григория Петровича Русова лежал свежий номерсамого многотиражного в России политического еженедельника. Журнал был раскрытна первой странице. Григорий Петрович уставился на большую цветную фотографию.

С глянцевой добротной бумаги смотрели на него открытыемертвые глаза. Их было много, мертвых лиц, мертвых глаз. Они хорошосохранились. Кодаковская пленка запечатлела их так четко, так объемно, что вноздри ударил сладковатый страшный запах тления. Григорий Петрович разгляделдаже черное пятно пентаграммы на груди молодой женщины, лежащей сверху, вцентре кадра. Рядом было еще несколько таких же снимков. За открытой братскоймогилой, за грудой мертвых человеческих тел, виднелись тайга, река.

На соседней странице губернатор увидел самого себя, один излучших своих предвыборных плакатов, где он был запечатлен в вольно расстегнутомпиджаке, а внизу крупная, его собственноручная подпись:

«Будем жить, ребята!», и лихой автограф, Г. Русов.

Фотографии сопровождались огромной статьей. «ЗОЛОТО ЖЕЛТОГОЛОГА», и тут же была фамилия автора: Виктор Годунов.

Григорий Петрович вглядывался в текст, напрягал зрение, ноне мог прочитать ни строки. Мелкий типографский шрифт как будто сдувало ветромс глянцевых страниц, он летел в глаза черным песком, и глаза ничего не видели,кроме груды мертвых тел.

На столе звонили сразу все телефоны. Русов зажал уши, потомрезко тряхнул головой и все-таки поднял одну из трубок.

– Григорий Петрович, включите телевизор, первый канал, –услышал он вкрадчивый тихий голос своего пресс-секретаря, бросил трубку,схватился за пульт. На экране возникло лицо известного телеведущего и тут жесменилось одной из фотографий обнаженной братской могилы на берегу Молчанки.Телефоны продолжали надрываться. Он увеличил громкость.

– По приказу министра на место преступления вылетелаоперативно-следственная бригада МВД. Из достоверных источников нам сталоизвестно, что господин Русов, совсем недавно с таким успехом победивший нагубернаторских выборах, не только был в курсе происходящего, но принимал вчудовищном преступлении самое непосредственное участие. Подробности в нашемспециальном репортаже сегодня в двадцать два часа пятнадцать минут…

Русов выключил телевизор. В ушах пульсировал надрывныйтелефонный звон. Он поднял еще одну трубку.

– Григорий Петрович, вас в Москву вызывают, официальнаяправительственная телеграмма… – тоненько, как будто издалека, прозвучалиспуганный голос секретарши, – и еще, тут в приемной следователь областнойпрокуратуры…

Он швырнул трубку, метнулся к окну. Окно кабинета выходилона площадь. Внизу стоял черный бронированный джип, прислонившись к кузову,курили два накачанных амбала, два молчаливых ублюдка из свиты Спелого, исмотрели вверх, прямо на него. Рядом он увидел несколько милицейских машин, черную«Волгу» областной прокуратуры.

Григорий Петрович отпрянул от окна, дернул шнурок таксильно, что пластиковые жалюзи перекосились с треском, затем бросился к двери,щелкнул рычажком замка и маленькой стальной задвижкой.

В дверь стучали. Сначала тихо, тактично, потом все громче.Он вернулся к столу, упал в кресло, закрыл глаза. Стук затих. В кабинете вдругповисла мертвая тишина. Как по команде, замолчали телефоны, и только мелодичнотренькал сотовый спецвязи у него на груди, во внутреннем кармане пиджака.

– Привет, Гриня. Открой верхний правый ящик своего стола, –услышал он тяжелый бас Спелого и, не ответив, повиновался приказу. В ящикележал пистолет. – Нашел? – добродушно поинтересовался Спелый. – Что молчишь?Там один патрон. Видишь, я даю тебе шанс по старой дружбе.

В приемной, сквозь толстую дверь кабинета, звук выстрелапрозвучал совсем тихо, всего лишь легкий хлопок. Молоденькая секретаршавздрогнула и уронила пудреницу. Следователь областной прокуратуры молча подошелк двери, в последний раз дернул ручку и стал звонить в специальную службу, онзнал, что дверь стальная и ломать ее будет непросто.

– А теперь все закрыли глаза. Глубоко вдохнули и не дышим.Повторяем про себя: для продвижения в практике необходима абсолютнаяприверженность гуру. Поэтому я буду привержен. Я буду в высшей степенипривержен гуру. Ради спасения я буду жертвовать изо всех сил. Я буду жертвоватьна пределе.

На полу большого просторного зала сидели широким кругом впозе лотоса мужчины, женщины, подростки в белых костюмах каратистов. В центрекруга восседало огромное широкоплечее существо с маленькой обритой головой. Вмясистом ухе покачивалась серьга, обыкновенный православный крест, ноперевернутый вверх ногами.

– Выдохнули, – командовало существо низким глубоким голосом,– повторяем на выдохе, вслух, не открывая глаз: я буду жертвовать на пределе, яиспытываю удовольствие от возможности жертвовать на пределе. Я испытываюудовольствие. Счастье в удовольствии жертвовать на пределе…