Когда палачи разошлись, она уже не могла узнать своего брата. Разум отказался принимать увиденное, и перед глазами расползлось сплошное пятно крови.

– Это послужит уроком для всех нас, – донёсся до неё голос старейшины. – Выбросите тело за стены.

Девочка как заворожённая смотрела на окровавленные волосы брата. Его изломанное тело небрежно закинули на носилки, и он, к её ужасу, не пошевелился. В голову наконец проникла мысль, которую она гнала от себя, – его убили.

– У рода теперь другой наследник, а имя Ёрдела, опозорившего семью своей слабостью, запрещено упоминать.

Провожая носилки взглядом, девочка осознала, что больше никто её не удерживает, и с трудом села. Из горла вырвался сип, и она, дрожа, обхватила себя руками. Ёрдела нет? Его больше нет? Неправда! Он не мог умереть… он же не мог умереть… не мог…

Тихонечко завыв, девочка уткнулась лбом в землю и зарыдала. Отчаяние разрывало ей грудь. Как ей жить без Ёрдела? Какая может быть жизнь без брата? Как может этот мир существовать без её брата?!

– Прекрати, – раздался над её головой холодный голос. – Наследница не может вести себя так отвратительно.

Наследница? Кто? Она?

Девочка с трудом подняла голову и сквозь слёзы уставилась на старейшину. Воспалённое пережитым ужасом воображение раскрасило его седые волосы кровью, и вообще он весь был в ореоле кровавых пятен.

Старейшина смотрел на неё. Смотрел.

Он редко удостаивал её взглядом и если смотрел, то недолго и безразлично. Но сейчас в его взоре появилось что-то новое. Он словно оценивал её.

Она всегда боялась его. Боялась до дрожи. Но сейчас страх испарялся быстрее утренней росы. Испарялся бесследно, и на его месте разливалась удушающая чернота ненависти. Лютая злоба лавой расползлась по телу, заполнив самые сокровенные уголки души и превратив её в сплошной сгусток ярости. Земля под ногами задрожала, и брови старейшины изогнулись в лёгком удивлении.

– Сдохни… – просипела девочка.

Майяри проснулась с воплем на губах и резко села на постели. В голове продолжали кружиться кровавые, сводящие с ума воспоминания прошлого, мир сотрясался, и она опять впала в то отчаяние, что поглотило её тогда, двадцать лет назад.

– Майяри! Майяри!

Девушка вдруг осознала, что кто-то зовёт её, и, обернувшись, с удивлением уставилась на перепуганную среброволосую девчонку. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы узнать в той Лоэзию и осознать, что трясётся не мир, а дом. Из-за неё трясётся.

Сила будто бы не хотела признавать в ней хозяйку, и обуздать её удалось далеко не с первого раза. Но всё же удалось. Стены и пол перестали дрожать, и через несколько секунд воцарившуюся тишину разорвал многоголосый сочный мат.

– Майяри, – осторожно позвала её Лоэзия.

Майяри отползла от неё. Её всё ещё душило отчаяние. Губы её искривились, подбородок задрожал, но она упрямо стиснула губы, свела брови и что есть сил вцепилась пальцами в покрывало. И не выдержала. Лицо её исказилось, и она разрыдалась. Горько, безутешно, страдая от жалости к той девочке, которой она была, и о том мальчике, которым был её брат.

– Майяри, – испуг Лоэзии принял другие очертания, она бросилась к вжавшей голову в плечи девушке и, обхватив её лицо ладонями, порывисто поцеловала ту в щёки. – Моя хорошая… Ну ты чего?

Её искренняя жалость снесла последние ограничения, и Майяри, упав в её объятия, зарыдала уже в голос, воя и судорожно цепляясь пальцами за её платье.

– Майяри, – губы Лоэзии задрожали, и она тоже заплакала. – Ну уже всё хорошо… не плачь…

Она шептала это, чувствуя, как сотрясается от рыданий тело в её объятиях, и понимала, что уже ничего не будет хорошо. И плакала, сочувствуя неизвестному горю, заставившему рыдать такую сильную девушку, как Майяри.

Ранхаш стоял в дверном проёме и не мог даже пошевелиться. Каждый всхлип разносился в его голове подобно эху в громадной пещере. Отражался, шелестел и затихал где-то в её жутких глубинах. Что ему сделать, чтобы она больше никогда так не плакала? Ответа не было. Голова была пустой пещерой, где властвовал плач Майяри.

Неожиданно Ранхаш понял, что слёзы – это ужасно. Всё, что вызывает слёзы Майяри, ужасно. И этому ужасу в мире места нет.

Всё, что заставляет Майяри плакать, должно исчезнуть.

[1] Юдриш – это один из двух оборотней, которых Мариш отправил разобраться с Линялым.

Мариш всё-таки узнал о задержке госпожи и приехал. Пришлось его впустить. Не то чтобы дворецкий настаивал, но отказать почему-то язык не повернулся, и Рладай на свой риск всё же открыл дверь.

– Только выйти вы сегодня отсюда уже не сможете, – счёл своим долгом предупредить оборотень.

Господин дворецкий только исподлобья взглянул на него и молча кивнул. Но Рладай ощутил в этом согласии не смирение или понимание. Казалось, господин Мариш просто показал, что услышал его. Память услужливо выудила всё, что оборотень знал о прошлом главного дворецкого семьи Бодый, и Рладай проводил нежданного гостя прищуренным взглядом.

Мариш сразу же, ориентируясь на запах госпожи, поднялся наверх и, миновав коридор, зашёл в полутёмные покои. Лоэзию он нашёл в спальне рядом со спящей Майяри. Под потолком плавали три тусклых светляка, сияния которых, впрочем, хватало, чтобы рассмотреть заплаканные лица обеих девушек.

– Мариш? – Лоэзия удивлённо посмотрела на мрачного дворецкого и поспешила приложить палец к губам.

Майяри, нарыдавшись, уснула не так давно. Спала беспокойно, бормотала во сне, и Лоэзия очень боялась, что она опять проснётся.

Сама Лоэзия, поплакав, как-то взбодрилась и как раз хотела протереть лицо, шею и руки Майяри влажной тканью. Спящая девушка была вся перемазана землёй и пылью, а в волосах даже попадались камешки. Конечно, оборотницу терзали вопросы, но она так и не рискнула спросить ни у харена, ни у менее страшного господина Шидая, что же произошло.

– Всё хорошо, госпожа? – первым делом поинтересовался Мариш.

– Да, – растерянно отозвалась Лоэзия. – Это Майяри плохо.

Дворецкий бросил вопросительный взгляд на Юдриша, опирающегося плечом на косяк, и тот поморщился, показывая, что дело совсем дрянь.

Похоже, зря он взял с собой так мало оборотней. Может, стоит позвать ещё? Совсем не поздно подать знак в окно. Задумавшись, Мариш хозяйственно поправил на Майяри одеяло и, заметив таз с водой, отловил тряпку. Действовал он скорее невольно, поддавшись многолетней привычке, и спохватился, когда уже почти домыл шею спящей девушки. Подумав, он всё-таки закончил дело и уже не так заботливо плюхнул тряпку на лоб Майяри.

– Вы плакали, – заметил он, пристально смотря на Лоэзию.