Шекиб-эфенди один среди всех своих предшественников и последователей в Сирии постиг, что притязания Порты свергнуть феодальную олигархию Ливана и в то же время препятствовать развитию прав муниципальных и заменить все местные элементы власти правительственной бюрократией — вещь несбыточная. Он благоразумно направил свои усилия к тому, чтобы при ограничении феодальных прав подчинить законному порядку проявляющееся право муниципальное.

Подвиг Шекиба составляет важную эпоху в последовательном гражданском развитии ливанских племен и может послужить мерилом перехода многих восточных обществ от феодального устройства в муниципальное.

Он не встретил больших препятствий ни в народных массах, ни в дворянстве, потому что предпринятое им преобразование было своевременно и соответствовало существенной потребности. Но по поводу обезоружения горцев Шекиб навлек на себя жалобы иных из агентов союзных держав, хотя мера эта для каждого беспристрастного наблюдателя была необходимым условием успеха.

Бросим обратный взгляд на внутреннее состояние ливанских племен. Нет сомнения в том, что египтяне лучше турецких пашей постигали в Сирии науку правления. Под ними впервые край познал правильное устройство гражданской власти. После вековых внутренних обуреваний горцы успокоились под патриархальным деспотизмом своего эмира, платили огромные подати, но благоденствовали. Эмир успел, как мы видели, обуздать произвол шейхов. Заметим однако ж, что эти благие начинания современны отобранию оружия у горцев Ибрахимом. С той только поры власть эмира упрочилась и отказалась от бесчеловечных средств, от изувечений, от народных опал, от истребления жатв и плантаций, от тех страшных мер, какими в прежние времена и он, и все его предшественники содержали в повиновении народ и наказывали измену своих ближних.

Призыв к оружию горцев в 1840 г. был необходим, судя по малочисленности султанской армии, и произвел сильный моральный эффект распространением бунта во имя законного государя противу похитителя. Впрочем, ополчения горцев никакой деятельной заслуги в войне не оказали. События кампании в Ливанских горах и в Палестине, равно как и обе междоусобные войны горцев, достаточно опровергли предрассудок о воинственных доблестях ливанских христиан. Не храбрость их, одни их скалы обеспечивали горцев в старину от непосредственного турецкого управления. Между тем каждый раз, когда паши хотели проникнуть в горы, они сопротивления не находили. По тому самому, что племена эти не были воинственны, доставшееся им оружие послужило к собственному их вреду, а оружие досталось им в таком количестве, что они снабдили им и Набулусские горы взамен хлеба, доставленного оттуда в голодный 1841 г. Восьмилетние мальчики пасли стада с тяжелым солдатским ружьем на плече.

С того времени на Ливане и в Набулусе никакая власть не могла упрочиться. Всякая ссора между двумя поселянами обращалась в ссору семейства, касты, племени и исповедания. Различие племен и религий на Ливане и особенные права, присвоенные горским племенам, придали этим ссорам размеры борьбы политической и религиозной и борьбы двух начал, феодального и муниципального. В Набулусских горах, напротив того, мы видим народонаселение одноплеменное при единстве религиозном. Среди 25 тыс. мусульманских семейств, населяющих этот округ, небольшое христианское народонаселение (около одной тысячи семейств) непричастно политической жизни; ему предоставлено только терпеть от междоусобий мусульман, хотя не принимает оно никакого участия в этих междоусобиях. Феодальное начало сохраняет еще здесь всю свою силу.

Набулус упрямо боролся против египетских преобразований. Усмиренный, обезоруженный и лишенный своей буйной аристократии, он наслаждался принужденным миром, пока партии Абд эль-Хади, Джерара, Токана и Беркауи восстали вновь стоглавой гидрой в переворот 1840 г.; вооружились избытком ливанского оружия и под слабым надзором пашей много лет сряду вели самую злую междоусобную войну. Но по тому самому, что феодальное начало здесь сильнее, чем на Ливане, борьба проявляется в другом виде: партии сражаются, осаждают одна другую в своих замках, льется много крови, но не жгут селений, не истребляют жатв, не касаются женщин, стариков и младенцев и, не ожидая никакого пособия извне, не обнаруживают никаких революционных прихотей.

В Набулусе, как и на Ливане, те же деятели произвели те же последствия, с различием необходимого влияния местных элементов на их проявление. Прежде чем смуты ливанские приняли характер политической борьбы, насилия и убийства распространились по горам и проникли в лоно семейств. После спокойствия, дарованного Ливану деспотизмом эмира Бешира и египетского правления, племена эти пять лет сряду праздновали свои кровавые сатурналии, а вражды религиозные и феодальные послужили только взрывами анархического потока, объявшего горы. Всякий из этих взрывов более и более потрясал моральные основы гражданского управления, раздражал страсти и развращал народ. Едва утихла междоусобная война 1845 г., марониты, столь горько испытанные в ней, потеряли всякое уважение к власти, и — дело неслыханное на Ливане — горцы публично оскорбляли супругу своего князя, урожденную княжну Шихаб, бранными песнями в городе Зуке, под окнами того дома, где она укрывалась от нашествия друзов. Затем анархическая зараза проникла в маронитское духовенство, и по поводу избрания патриарха более 3 тыс. монахов и 10 тыс. поселян бушевали несколько месяцев сряду по северным округам Ливана.

При таких признаках внутреннего состояния гор, чтобы с успехом приступить к правительственному устройству в них, было необходимо предварительно обезоружить горцев. С другой стороны, участие, принятое великими державами в правительственном устройстве гор, и обязательство Порты предоставить Ливану народное управление после неудачной попытки непосредственного своего управления указывали на необходимость предохранить в будущем льготы, дарованные горцам, от злого умысла пашей и от новых попыток самой Порты к нарушению принятых ею обязательств.

Мы видели, каким образом бездарный сераскир Селим-паша направил по своему произволу междоусобия 1841 г. и погубил последнего из князей Шихабов в урагане народных страстей по личной к нему вражде. Для избавления горских племен от анархии, их истязавшей целых пять лет, было необходимо усилить по возможности постановленную власть. Материальная сила правительственной власти должна быть соразмерна с теми средствами, какими могут располагать партии. Среди народа вооруженного один только военный деспотизм может обеспечить законную власть. На Ливане средство это более чем где-либо опасно, судя по взаимным отношениям двух каймакамов, и сверх того оно слишком несоразмерно с доходами края.

Турецкая бригада отбирала оружие в маронитском округе Кесруане. По поводу ссоры бригадного командира с французским консулом за обиду, нанесенную арабу, состоявшему под консульским покровительством, французский фрегат «Belle-Poule» подступил к турецкому лагерю, оскорбительными для турецкого самолюбия угрозами внушил дерзость горцам и раздражил фанатизм турецкого войска. Дотоле оружие отбиралось без больших строгостей, почти без насилия. Затем турки излили свою месть на маронитов за оскорбление, претерпенное от единоверных им французов. Церкви были ограблены, священники поруганы, секли народ немилосердно, пока сераскир лично поспешил туда из бейтэддинского замка, чтобы унять свое войско и наказать виновных офицеров. Впрочем, все попытки горцев к сопротивлению были тщетны. В северном округе Джиббет-Бшарра, который по своему местоположению может почесться неприступным, несколько сот маронитов заняли ущелья, чтобы не допустить в свои селения турецкого войска, но при его появлении, при первом залпе, едва было ранено два-три человека, остальные разбежались, и эти ливанские Фермопилы, как их называли французы, смиренно сдали свое оружие.