Перегрин коротко вскрикнул, но, поймав взгляд Аллейна, сказал только:

– Продолжайте.

– Положив гитару, Гроув возвращается на лестницу, ведущую от сцены к балкону, взбирается наверх и ждет в верхней ложе до полуночи. И все это время Тревор подглядывает, подслушивает, следит – одним словом, шпионит.

В полночь Джоббинс покидает пост под сокровищами и идет вниз – звонить в полицию и пожарным. Гроув бросается к стенной панели, открывает ее и, светя себе фонариком, набирает комбинацию. С самого дня установки сейфа и до размещения в нем сокровищ постоянно велись разговоры о замке. Все это время сейф не охранялся, и, думаю, у Гроува была возможность в свободное время экспериментировать с возможными комбинациями от слова GLOVE.

Уинтер Моррис хлопнул себя по лбу и застонал.

– Господи… – пробормотал Маркус Найт.

– Он открыл сейф, вытащил подставку с экспонатами и, думаю, только тут понял, что задел выключатель, открывший переднюю дверь и включивший внутреннее освещение. В этот момент Тревор, подкравшийся очень близко (как подбирался ко мне, когда я осматривал сейф), заорал – это был его любимый клич в тот момент: «з-з-з-йок Слэш!»

Гроува наверняка чуть удар не хватил. Повернувшись и увидев мальчика в сумраке балкона, он бросился в фойе, сжимая добычу. И тут же наткнулся на Джоббинса, который спешил навстречу. Гроув повалил постамент дельфина. Когда Джоббинс упал, Тревор вышел в дверь балкона и все увидел. Тревор до сих пор не может точно вспомнить происходящее. Помнит только, что Гроув бросился на него, и еще помнит, что мчался по центральному проходу балкона. Гроув поймал мальчика у барьера. Тревор говорит – и, наверное, так и есть, – что схватил мольберт с экспонатами и бросил за барьер, и Гроув не успел помешать. Последнее, что помнит мальчик, это лицо Гроува совсем рядом. Сегодня утром именно это зрелище в сочетании со звуком одинокой струны – его воспроизвел мой коллега, инспектор Фокс, скромно скрывавшийся за ширмой, – помогли заполнить пробел в памяти Тревора.

– «С легким ароматом, – громко произнес Перегрин, – и мелодичным треньканьем».

– Это ведь из Джона Обри? – спросил Аллейн. – Только там, по-моему, «загадочный» аромат. Разве нет?

Перегрин уставился на Аллейна.

– Так и есть, – изумленно проговорил он. – Вы совершенно правы, не понимаю, как я забыл. Я услышал этот звук, когда Джоббинс гонялся за мальчиком.

Эмили сказала:

– И, разумеется, под звук лопнувшей струны опускается занавес в «Вишневом саде».

– Понимаешь, Эмили? – спросил Перегрин.

– Понимаю, – ответила она.

– Да про что это все? – спросил Найт.

– Я продолжу, – сказал Аллейн. – После недолгой борьбы Гроув в полном отчаянии избавляется от мальчика – сбрасывает его в партер. Потом слышит Хокинса у служебного входа и снова бежит в верхнее фойе. Он знает, что Хокинс пойдет прямо через зал в фойе; нет времени забрать гитару, взять ключ, отпереть боковую дверь, открыть задвижки и засов. Но на площадке лежит тело в его нелепом пальто. Гроув снимает пальто, достает из кармана шарф, чтобы прикрыть собственную одежду, и возвращается на темный балкон – ни дать, ни взять Джоббинс. Хокинс уже в партере, видит его, обращается к нему, как к Джоббинсу, Гроув просит приготовить чай. Хокинс отправляется за кулисы. У Гроува появляется время снова завернуть труп в пальто, забрать гитару и уйти. Он едет в Челси в полной готовности стать душой компании мисс Мид.

– Он и был душой компании, – сказала Дестини. – Он и был…

Она сложила ладони, подняла их к лицу и заплакала. Найт что-то буркнул и направился к ней.

– Ничего, милая, – сказал он. – Ничего. Мы выстоим. Нужно все забыть.

Мистер Кондусис прочистил горло. Дестини бросила на него взгляд, безумно красноречивый в каком-то невыразимом обобщении. Но Мистер Кондусис даже не посмотрел на нее.

– Мотивом, – продолжал Аллейн, – было, конечно, похищение. Гарри Гроув прекрасно знал о миссис Констанции Гузман. И знал, что за похищенные сокровища она негласно выложит целое состояние.

Найт, который целовал руки Дестини, вздрогнул и негромко зарычал.

– Но я полагаю, что Гроув знал о ней кое-что еще, – сказал Аллейн. – Она была в числе гостей мистера Кондусиса шесть лет назад, на «Каллиопе», когда яхта потерпела крушение у мыса Сент-Винсент. В то время, шесть лет назад, у Гроува начался трудный период, и он брался за любую работу, какая подвернется. Водил грузовики. Был официантом в стрип-клубе. И стюардом.

Аллейн повернулся к мистеру Кондусису.

– Вчера я хотел спросить, но сам Гроув нас и прервал: он был стюардом на борту «Каллиопы»?

– Да.

– Как такое получилось?

– Он попросил. Его отец был моим дальним – и нелюбимым – родственником.

– Это он продал вам перчатку и документы?

– Да.

– За тридцать фунтов?

– Я уже говорил.

Маркус Найт, который обращался к Кондусису одновременно с высокомерием и смущением, громко сказал:

– Я не верю.

– Чему не верите? – спросил Аллейн.

– Что он был на борту… этого судна.

– Вы сами были там слишком недолго – могли и не заметить, – холодно заметил мистер Кондусис.

– Я был достаточно долго… – на высокой ноте начал Маркус, но увял. – Ладно, неважно. Неважно.

Аллейн поднялся, его примеру последовали и остальные – кроме мистера Кондусиса.

– Не буду больше вас задерживать, – сказал суперинтендант. – Очень сочувствую по поводу случившегося и надеюсь, что пьеса и театр переживут бурю. Верю, что переживут. Наверное, я поступлю не совсем правильно, сообщив вам, что Гроув не намерен оспаривать обвинение в нападении. Он признает, что похитил сокровища, повалил бронзового дельфина и боролся с мальчиком. Он будет настаивать, что действовал в рамках самозащиты и не хотел убивать. Если придерживаться такой линии защиты, суд будет недолгим, и, думаю, обойдется без особой огласки.

– Почему он выбрал такую стратегию? – поинтересовался Моррис. – Почему не хочет добиваться оправдания?

– Я спросил его. Он ответил, что сыт всем по горло. И добавил, – в голосе Аллейна зазвучали странные нотки, – что, по его мнению, так будет лучше для Уильяма Шекспира, мистера Перегрина Джея и «Дельфина».

Аллейн заметил, как у всех на глазах заблестели слезы.

Когда актеры ушли, Аллейн повернулся к мистеру Кондусису.

– Вы сказали, сэр, что хотели о чем-то рассказать.

– Я хочу спросить у вас. Он что-нибудь говорил обо мне?

– Немного. Сказал, что вы больше ничего не должны друг другу.

– Я оплачу его адвокатов. Так и передайте ему.