Чтобы не пренебречь никаким важным пунктом в этом обширном исследовательском поле, нам остается обсудить артефакты, приписываемые разными эрудитами ордену Храма, и из которых они предполагали вывести природу его религиозных принципов.

Теперь о поклонении в некоторых сектах животным, символизирующим демона; мы уже высказали своем мнение о церквях, будто бы построенных Тамплиерами, и о скульптурах, там отмечаемых. Мы не прибавим здесь ничего к тому, что мы написали на эту тему: существует много других скульптурных произведений, равно приписываемых ордену, которые более значимые, более разоблачительные и требующие углубленного изучения. Исследование о исмаилитских сектах, содержащееся в двух предыдущих главах, являлось для этого изучения необходимым преддверием. Если оно не позволяет нам рассеять всю тьму, окружающую эти странные произведения, то, по крайней мере, поможет лучше понять относимое к ним происхождение и символы, что рассчитывают там увидеть. Разоблачения, которые вправе ожидать от этих артефактов, не несут в себе только особенности кощунственных практик, о чем мы уже уведомили наших читателей[1074]. Скульптуры, барельефы и эмблемы поднимают более общий вопрос, касающийся самого внутреннего содержания нашей темы, а именно знания, проповедовал ли орден Храма гностические верования, поскольку все написанное о предполагаемом гностицизме ордена не имеет иного основания, кроме этих скульптур. Данный вопрос станет и вправду серьезной целью последующего изучения.

Именно здесь мы приобретем содействие в методе, изложенном нами в начале этого исследования, состоящем в проверке артефактов доктринами, вместо поиска, в соответствии с подходом, слишком используемым до сих пор, с вопрошанием артефактов о разоблачении религиозных идей их авторов. Если атрибуты, символические знаки, сцены, изображенные на артефактах, о которых идет речь, не согласуются с принципами Тамплиеров, с религиозным синтезом, который позволительно извлечь из их признаний, то нам будет позволено заключить, что по одному этому факту данные артефакты должны рассматриваться в качестве чуждых ордену Храма.

Если исключить церкви, о которых мы уже сказали, и шкатулки, о которых тотчас встанет вопрос, все артефакты, рассматриваемые как разоблачающие ересь Храма, были описаны бароном фон Гаммер-Пургшталлем в воспоминаниях, восходящих к публикации 1818 года. Споры, коим воспоминания дали место, оказались невразумительны, и плохо бы понимался сам интерес, представляемый вышеупомянутыми артефактами, если бы мы не наметили исторический ход данных разногласий.

Вначале скажем, что двое из шести свидетелей, заслушанных в Каркасоне в течение предварительного расследования против ордена Храма, Гозеран де Монпеза и Раймон Рубеи говорили об одном идоле, сделанном в виде Бафомета из дерева: “ubi erat depicta figura Baphometi”. Во Флоренции один из свидетелей заявил, что, показывая ему идол, было сказано: «Вот ваш бог и ваш Магомет» – “Ecce deus vester et vester Mahumet”. Таков, по крайней мере, текст, дошедший до наших дней. Его подлинное написание, публикуемое нами в продолжение исследования, есть Magumet, но не Mahumet; но этот вариант в рассматриваемой проблеме.

Все три показания являются точкой отсчета всего того, что было написано о Бафомете и бафометических фигурах. Бюсты, шкатулки и медали, рисунки которых привел фон Гаммер, упоминались лишь с целью вызвать на помощь Бафомета и гностический смысл, ему приписываемый. Что всегда представлялось недостаточным в его публикациях и публикациях его учеников теперь предстает определенным доказательством, что все эти артефакты являлись произведением ордена Храма.

С 1782 года немецкий литератор Фридрих Николаи, заинтересовавшись странным именем, данным идолу, почитаемому Тамплиерами, попытался вывести из этого имени и из самой формы идола гностические принципы, проповедованные орденом[1075]. Согласно ему, слово Бафомет являлось не названием идола, но скорее наименованием иероглифа, запечатленного на нем. Голова, по словам Николаи, была символом, образом предвечного Отца в состоянии покоя, как его изображали древние Гностики. Что касается иероглифической фигуры, отображенной или гравированной на этой голове, то она (мы цитируем дословно) «вероятно являлась пифагорейским пентагоном, греческое имя которого Baphe-métous сохранили Тамплиеры, и которое их враги изменили в Baphometus».

Это предположение, что Бафомет был иероглифом, основывалось на понятиях из только что приведенного нами показания Раймонда Рубеи.

Датский профессор Мюнтер, тот самый, открывший в Риме первый известный манускрипт статутов ордена Храма, поспешил отвергнуть это мнение. Он напомнил, что большинство обвиняемых, видевших идол или даже поклонявшихся ему, не соглашались во мнении на его форму. Одни его описывали двуликим; другие обладающим только одним лицом, последние изображали его с человеческим черепом; многие его представляли ужасным и устрашающим с длинными волосами и длинной бородой; другие, наоборот, полагали, что он имел лицо ребенка[1076]. Не являлось ли странной дерзостью утвердительно определять точную форму симулякра, о котором у свидетелей не было никакого согласия; самоуверенной опрометчивостью в его уподоблении, основанном на вере в смутные и противоречивые описания, приводимые процессом, гностическим фигурам, характерной особенностью которых, по словам Мюнтера, могли быть не столько длинные волосы и длинная борода, сколько состояние покоя и созерцания со скрещенными руками? Для датского профессора головы, почитаемые на капитулах, представлялись просто реликвариями.

Это объяснение, более благовидное, нежели толкование Гердера, видевшего в головах воинские трофеи, являлось в то же самое время лучше обоснованным. На слушаниях от 13 мая 1310 года голова, сохранившаяся в доме Храма в Париже, была на самом деле предъявлена понтификальной комиссии, и составленная проверка нашла, что она содержала мощи. Эта голова имела номер LVIII, и никакой другой не удалось обнаружить: заранее предвидевшие угрожавшие им гонения рыцари, что мы уже установили вначале, располагали необходимым временем, чтобы уничтожить осязаемые доказательства их виновности. Мы повторяем, что только единственная голова оказалась представленной, являясь, бесспорно, реликварием. Это серьезный факт, и он вводит некоторых писателей в заблуждение. Если бы удалось доказать, что эта голова являлась одной из голов, которым поклонялись Тамплиеры на своих секретных собраниях, поскольку она единственная была предъявлена в ходе процесса, то, разумеется, данное доказательство возвысило бы ценность свидетельств, относящихся к идолу, сколь бы многочисленными они ни представали. Но приходится себе уяснить, что необходимо еще многое, чтобы этот пункт стал надежно установлен: вероятно, идол заменялся реликварием в целях, дабы не оказаться внезапно обнаруженным религией судей.