Такие открытия привели некоторых политологов к еретической идее «капиталистического мира»[727]. Слово «либеральный» в формулировке «либеральный мир» относится как к политической открытости демократии, так и к экономической открытости капитализма, и согласно теории капиталистического мира, значительную долю умиротворения обеспечивает именно экономическая открытость. Среди аргументов сторонников этой теории (от которых левые лишаются дара речи) — то, что многие из доводов Канта в пользу демократии приложимы и к капитализму. Капиталистическая экономика опирается на добровольные соглашения между гражданами, а не на приказы и жесткий контроль, что может обеспечить ей те же плюсы, которые Кант приписывал демократическим республикам. Этика добровольных переговоров внутри страны (как и этика законной передачи власти) естественным образом распространяется на отношения с другими странами. Прозрачность и понятность рыночного государства убеждает его соседей, что оно не объявит вдруг военное положение, а это вскрывает гоббсовскую ловушку и ограничивает возможности лидеров рискованно блефовать и балансировать на грани войны. Ограничена ли власть правительства урнами для голосования или же нет, в рыночной экономике она в любом случае ограничена влиятельными игроками, которые контролируют средства производства и могут противостоять нарушению хода международной торговли как вредному для бизнеса. Эти ограничения тормозят персональные амбиции правителя, его стремление к славе, величию и вселенской справедливости, как и соблазн ответить на провокацию безрассудной эскалацией конфликта.

Демократии склонны быть капиталистическими и наоборот, но эта корреляция не идеальна: Китай, например, капиталистическая страна, и при этом автократия, а Индия — демократия, но до недавних пор, безусловно, социалистическая. Некоторые политологи использовали это несовпадение, чтобы противопоставить демократию капитализму при анализе базы данных вооруженных противостояний и других международных кризисов. Как и Рассетт и Онил, они тоже обнаружили явный миротворческий эффект капиталистических переменных — международной торговли и открытости для глобальной экономики. Тем не менее некоторые из них не согласны, что демократия вносит свой вклад в дело мира, если статистически исключить ее корреляцию с капитализмом[728]. Так что несмотря на то, что выяснение относительного вклада политического и экономического либерализма временно погрязло в ученом занудстве, комплексная теория либерального мира стоит на твердой почве.

Сама идея капиталистического мира шокирует тех, кто помнит времена, когда капиталистов считали «торговцами смертью» и «штурманами войны». Эта ирония не ускользнула от выдающегося исследователя проблем мира — норвежского ученого Нильса Петтера Гледича, который завершил свою речь в качестве президента Ассоциации международных исследований (ISA) в 2008 г. новой версией лозунга 1960-х: «Занимайтесь деньгами, а не войной»[729].

После Второй мировой войны лучшие умы человечества страстно желали выяснить, что же пошло не так. Был предложен ряд программ по предотвращению новой катастрофы. Мюллер пишет о самой популярной из них:

Надежда на мировое правительство кажется линейным продолжением логики Левиафана. Если национальное правительство с монополией на применение силы внутри страны решает проблемы убийств, локальных и гражданских войн, почему тогда мировое правительство с монополией на легитимное применение военной силы не является решением проблемы войны между нациями? Немногие интеллектуалы заходили так далеко, как Бертран Рассел, который в 1948 г. предлагал выдвинуть Советскому Союзу ультиматум: или СССР немедленно подчинится мировому правительству, или США сбросят на него атомную бомбу[731]. Но идею мирового правительства продвигали среди прочих Эйнштейн, Уэнделл Уилки, Хьюберт Хамфри, Норман Казинс, Роберт Мейнард Хатчинс и Уильям О. Дуглас. Многие полагали, что мировое правительство может постепенно вырасти из ООН.

Сегодня идея мирового правительства жива главным образом среди чудаков и любителей научной фантастики. Загвоздка в том, что настоящее правительство опирается на взаимное доверие граждан и общие ценности народа, которым оно управляет, а добиться этого в масштабах планеты нереально. Еще одна проблема: у мирового правительства не будет альтернативы — другой страны, у которой оно могло бы заимствовать опыт управления или куда недовольные граждане могли бы эмигрировать, а также у него не будет естественных сдержек против стагнации и самонадеянности. И ООН вряд ли когда-нибудь превратится в правительство, которому кто-то захочет подчиняться. Совет Безопасности ООН связан по рукам и ногам правом вето, на котором настаивали великие державы, прежде чем уступить ему некоторую долю власти, и сейчас Генеральная Ассамблея — это скорее трибуна для демагогических речей тиранов, чем мировой парламент.

В эссе «К вечному миру» Кант описывал «федерацию свободных государств», мало похожую на международного Левиафана. Он думал не о глобальном мегаправительстве, а о постепенно расширяющемся клубе либеральных республик, который опирался бы скорее на мягкую власть моральной легитимности, чем на монополию на применение силы. Современный эквивалент такого клуба — международные межправительственные организации (ММО) — бюрократические структуры с ограниченными полномочиями, созданные для координации политики государств в области, где у них есть общие интересы. Международная организация, наилучшим образом зарекомендовавшая себя в деле достижения мира, — это скорее не ООН, а Европейское объединение угля и стали — ММО, основанная в 1950 г. Францией, Западной Германией, Бельгией, Нидерландами и Италией. Ее целью было контролировать общий рынок и регулировать производство двух этих стратегических важных товаров. Организация была создана специально как механизм подавления исторически обусловленного соперничества и амбиций — особенно со стороны Западной Германии — в совместных коммерческих предприятиях. Объединение угля и стали подготовило почву для появления Европейского экономического сообщества, которое в свою очередь заложило основы Евросоюза[732].