Для начала Рассетт и Онил определили единицы анализа: пары стран за каждый год с 1886-го по 2001-й, которые хотя бы с некоторой долей вероятности могли начать войну — или потому, что были соседями, или потому, что одна из них была великой державой. Первое, что́ нужно было узнать, — действительно ли в данном году эти две страны столкнулись в вооруженном противостоянии. Далее ученые выясняли, насколько демократической была наименее демократическая из них за год до конфликта, предполагая, что, даже если демократическое государство миролюбиво, более воинственный (и вероятно, менее демократический) противник способен втянуть его в войну. Кажется не очень справедливым осуждать демократические Нидерланды за то, что в 1940 г. страна оказала сопротивление немецкой оккупации, так что паре Нидерланды — Германия в 1940 г. будет приписан предельно низкий уровень демократии, характеризующий Германию 1939 г.

Чтобы преодолеть искушение подгонять данные под ответ, определяя уровень демократии (особенно в странах, которые называют себя «демократиями» на основании инсценированных выборов), Рассетт и Онил опирались на данные проекта Polity. Этот проект присуждает каждой стране баллы демократичности от 0 до 10 на основании того, насколько конкурентны ее политические процессы, насколько открыта процедура избрания лидера и сколько ограничений налагается на его власть. Исследователи бросили в котел статистики несколько переменных, способных влиять на вооруженные противостояния в мире «реальной политики»: были ли пары стран официальными союзниками (это понижает вероятность конфликта между ними), была ли одна из них великой державой (так как великие державы вечно ищут неприятностей) и, если ни одна из них не относится к великим державам, была ли одна из них значительно сильнее другой (потому что страны воюют реже, если силы неравны и результат столкновения предрешен).

Действительно ли демократии, при прочих равных условиях, с меньшей вероятностью ввязываются в вооруженные противостояния? Ответ: определенно да. Если менее демократический член пары был чистой автократией, вероятность конфликта удваивалась по сравнению с парой государств в зоне среднего риска. Если обе страны были полностью демократическими, вероятность конфликта снижалась более чем вдвое[710].

Выходит, теория Демократического мира выглядит даже убедительнее, чем надеялись ее защитники. Демократии не только избегают столкновений друг с другом — есть предположение, что они воздерживаются от любых конфликтов[711]. Демократии не воюют с друг другом не только потому, что все они одного поля ягоды, — ведь не существует же «автократического мира» — какого-нибудь кодекса воровской чести, соблюдая который автократии также избегали бы конфликтов друг с другом[712]. Демократический мир существовал не только на протяжении 115 лет, охваченных базой данных, но и в поддиапазонах 1900–1939 и 1989–2001 гг. Следовательно, Демократический мир — это не побочный продукт Pax Americana времен холодной войны[713]. На самом деле никаких признаков Pax Americana или Pax Britannica не существовало: периоды, в которые одна из этих стран являлась единственной доминирующей в военном отношении державой, были не более мирными по сравнению с периодами, когда таких держав было несколько[714]. Нет никаких подтверждений и тому, что новые демократии — драчливые исключения из правил Демократического мира: вспомните страны Балтии и Центральной Европы, которые пришли к демократии после распада Советского Союза, или государства Южной Америки, скинувшие свои хунты в 1970–1980-х. Ни одна из этих стран не начала воевать[715]. Рассетт и Онил нашли единственное ограничение для Демократического мира: он вступил в свои права только около 1900 г., как и следовало предположить, учитывая множество контрпримеров, относящихся к XIX в.[716]

Демократический мир неплохо прошел строгую проверку. Однако это не значит, что мы все должны броситься насаждать свободу и внедрять демократическое правление в каждой автократии, до которой только сможем дотянуться. Демократия не экзогенна по отношению к социуму; это не список управленческих алгоритмов, выполнение которых влечет за собой все прочие блага. Демократия вплетена в ткань цивилизованных отношений, которые включают прежде всего отказ от политического насилия. Я уже говорил о том, что Англия и США стали демократиями не раньше чем политические лидеры этих стран и их оппоненты отказались от обычая убивать друг друга. Без цивилизованных отношений в обществе демократия не гарантирует внутреннего мира. Хотя новые и неустойчивые демократии не начинают межгосударственных войн, в следующей главе мы увидим, что в таких странах ведется непомерно большое количество войн гражданских.

Но даже в отношении отказа демократических стран от межгосударственных войн превозносить демократию как основную причину мира преждевременно. Демократические страны пожинают благословенные плоды эффекта Матфея: те, что имеют, приумножают, те, что не имеют, теряют. Граждане демократических стран не только не стонут под пятой тиранов, они еще и богаче, здоровее, лучше образованны, пользуются всеми преимуществами международной торговли и членства в международных организациях. Чтобы объяснить Долгий мир, нам нужно рассмотреть влияние каждого из этих факторов по отдельности.

Демократический мир иногда считают частным случаем либерального мира — «либерального» в смысле классического либерализма с его вниманием к политической и экономической свободе, а не в смысле левого либерализма[717]. Теория либерального мира включает и доктрину мирной торговли, в соответствии с которой торговля — это форма взаимного альтруизма, обеспечивающая выгоды обоим участникам и сообщающая каждому эгоистичную заинтересованность в благополучии другого. Роберт Райт, который отвел почетное место взаимному обмену в книге «Не ноль» (Nonzero) — трактате об истории сотрудничества, сформулировал это так: «Я считаю, что мы не должны бомбить японцев хотя бы потому, что они сделали мой минивэн».

Популярный термин «глобализация» напоминает нам, что в последние десятилетия международная торговля растет как на дрожжах. Новые технологии сделали торговлю проще и дешевле: это и транспорт — реактивные самолеты и корабли-контейнеровозы, и электронные коммуникации — телекс, факс, международные телефонные линии, спутники и интернет, и торговые соглашения, снизившие тарифы и ограничения, а также обмен валют и каналы международного финансирования, позволяющие деньгам пересекать границы, и то, что современная экономика все больше опирается на идеи и информацию, а не на материальные объекты и ручной труд.