Но нет — ученые мужи угрюмы как никогда! В 1989 г. Джон Грей пророчил «возвращение на классическую почву истории, почву соперничества великих держав… территориальных требований и войн»[743]. Редактор газеты The New York Times в 2007 г. писал, что процесс уже идет: «Много времени не потребовалось [после 1989 г.], чтобы все вернулось на круги своя и история, подталкиваемая новым взрывом идеологического насилия и абсолютизма, легла на привычный обагренный кровью курс»[744]. Политолог Стэнли Хоффман жаловался, что потерял охоту читать лекции по международным отношениям, поскольку с конца холодной войны «только и слышишь, что о терактах, террористах-смертниках, перемещенных лицах и геноцидах»[745]. И либералы, и консерваторы равно пессимистичны: в 2007 г. писатель-консерватор Норман Подгорец опубликовал книгу под названием «Четвертая мировая война» (World War IV), посвященную «долгой борьбе с исламофашизмом», а либеральный колумнист Фрэнк Рич писал, что мир сейчас «опаснее, чем когда-либо»[746]. Если Рич прав, тогда в 2007-м мир был опаснее, чем во время двух мировых войн, Берлинских кризисов 1949 и 1961 гг., Карибского кризиса и всех войн на Ближнем Востоке. Что и говорить, это было бы довольно опасное место.

Откуда это уныние? Во-первых, Кассандры на экспертном рынке котируются выше, чем Поллианны. Во-вторых, это черта человеческого характера: как заметил Дэвид Юм, «склонность осуждать настоящее и преклоняться перед прошлым глубоко укоренена в человеческой природе и влияет даже на людей глубокомысленных и высокообразованных». Но я считаю, что в основном этим унынием мы обязаны математической безграмотности наших медийных и интеллектуальных кругов. Журналист Майкл Кинсли недавно написал: «Когда поколение беби-бума достигло зрелости, американцы умирали и убивали на другом конце света. Сейчас, когда беби-бумеры уже выходят на пенсию, наша страна продолжает делать все то же самое. Это чертовски разочаровывает»[747]. Значит, 5000 погибших американцев — это то же самое, что и 58 000 погибших американцев, а 100 000 убитых иракцев — то же самое, что и несколько миллионов убитых вьетнамцев? Если мы не сверяемся с цифрами, то практикуемое в СМИ правило: «Новость, в которой льется кровь, идет первой» — включает упрощенный когнитивный вывод: «Если я знаю об этом больше, значит, это происходит чаще», что в итоге приводит к так называемому ложному чувству опасности[748].

Эта глава посвящена трем видам организованного насилия, подогревающего новый пессимизм. Я упоминал о них в предыдущей главе, посвященной войнам между великими державами и развитыми государствами. Долгий мир не положил конца этим видам конфликта, оставляя впечатление, что мир сегодня «опаснее, чем когда-либо».

Первый вид организованного насилия включает все прочие категории войн (кроме войн великих держав и развитых государств), самые заметные из которых — гражданские войны и войны между повстанцами, партизанами и вооруженными формированиями, терзающие развивающийся мир. Это так называемые «новые войны», или «конфликты низкой интенсивности», которые, как говорят, переполнены «первобытной ненавистью»[749]. Известные фотографии африканских подростков с автоматами Калашникова в руках укрепляют впечатление, что глобальное бремя войны не облегчилось, а просто переместилось из Северного полушария в Южное.

Новые войны считаются особенно губительными для мирного населения из-за голода и болезней, которые они приносят, — эти жертвы, как правило, не попадают в сводки погибших. По широко цитируемой статистике в начале ХХ в. 90 % жертв войны составляли солдаты и только 10 % — гражданские лица, но к концу века показатели поменялись местами. Ужасающие цифры смертности от голода и эпидемий, не уступающие числу жертв нацистского Холокоста, приходят из разоренных войной стран вроде Демократической Республики Конго.

Второй вид организованного насилия, которое мы будем рассматривать, — массовые убийства по этническим и политическим причинам. Столетие, с которым мы недавно простились, называют Эпохой геноцида. Некоторые обозреватели считают, что этнические чистки начались в Новое время, затем их на протяжении некоторого времени сдерживала гегемония супердержав, но в конце холодной войны чистки возобновились с удвоенной силой и сегодня распространены как никогда прежде.

Третий вид организованного насилия — это терроризм. После атаки на США 11 сентября 2001 г. страх перед терроризмом привел к появлению раздутого бюрократического аппарата, к двум войнам, которые Америка вела за своими рубежами, и к маниакальным дебатам на политической арене внутри страны. Считается, что терроризм представляет «угрозу существованию» США, может «расправиться с нашим образом жизни» и положить конец «цивилизации как таковой»[750].

Безусловно, каждое из этих трех бедствий продолжает собирать урожай человеческих жизней. В этой главе мы выясним, насколько велика их жатва сегодня, — выросла она или снизилась за последние несколько десятилетий. Только недавно политологи попытались измерить эти бедствия и в результате пришли к неожиданному выводу: все эти виды насилия снижаются[751]. Спад начался не так давно, в последние два десятилетия или меньше, и пока нельзя рассчитывать, что он продолжится. Учитывая эту неопределенность, я буду называть эти изменения Долгим миром (Long Peace). Тем не менее сокращение насилия действительно наблюдается и заслуживает нашего пристального внимания. Спад значителен, противоречит общепринятому мнению и может помочь нам определить, что же мы делаем правильно, чтобы продолжать делать это и дальше.

Чем же был занят остальной мир в течение тех шести столетий, когда великие державы и европейские государства проходили через Эпохи династий, религий, суверенитетов, национализма и идеологии и сотрясались под ударами двух мировых войн, после которых успокоились в Долгом мире? К сожалению, европоцентризм исторической науки не позволяет нам дать точного ответа на этот вопрос. До наступления эпохи колониализма на значительных территориях Африки, Азии и обеих Америк пышным цветом цвели междоусобицы, разбой и работорговля, которые либо не достигали горизонта войны, либо канули в Лету безо всякого исторического следа. Колониализм принес туда новые бедствия — имперские войны, посредством которых великие державы завоевывали себе колонии, подавляли в них сопротивление и отвечали на притязания конкурентов. Эта эпоха видела уйму войн. В период с 1400 до 1938 г. Каталог конфликтов Бреке насчитывает 276 ожесточенных конфликтов в обеих Америках, 283 — в Северной Африке и на Ближнем Востоке, 586 — в Центральной Африке, 313 — в Центральной и Южной Азии и 657 — в Восточной и Юго-Восточной Азии[752]. Историческая близорукость не позволяет сделать достоверных заключений о частоте и смертоносности этих войн, но из предыдущих глав понятно, что многие из них были опустошительными. Речь идет в том числе о гражданских и межгосударственных войнах, которые относительно числа населения (а в некоторых случаях и в абсолютных цифрах) были смертоноснее любой европейской войны: Гражданская война в Америке, восстание тайпинов в Китае, война Тройственного альянса в Южной Америке и завоевания Чаки Зулу на юге Африки.