Прорехи в обороне немцев становились всё шире, опасней. Они попятились к Волновахе. Бросок донцов в тридцать километров — и они у городских предместий!

Мощным трезубцем вонзились донцы в оборонительные порядки противника: в центре, в полосе главного удара, наступала дивизия Сланова, справа, севернее, — 12-я дивизия Григоровича, а левый фланг замыкала 63-я дивизия Белошниченко, с задачей выхода на западную окраину города.

37-й казачий полк Беленко, находясь на острие атакующих сил, вторые сутки не выходил из боевого соприкосновения, преследуя моторизованные части. 1-й эскадрон старшего лейтенанта Сапунова смерчем кружил по украинской земле, обращая в бегство потомков рыцарей! Но конная атака близ села Чичерино, во фланг вражеской обороны, едва не оказалась роковой. Азарт удачи завёл в окружение. И если бы не подоспевшие корпусные танки, уйти от залпов «пантер» храбрецы вряд ли смогли...

Казаки спали вповалку на тёплых осенних травах. Разбитый, искорёженный осколками сад щетинился ветками, стыл в призрачном освещении фронтового зарева. Лошади, сведённые в косячки, жадно выбирали из навешанных на головы торб молодой овёс. Ещё не привыкшие к грохоту сражений, они шарахались, тревожно ржали. Яков, борясь с дрёмой, приподнимал голову, прислушивался — нет, не его Мотя — и проваливался в полузабытье. В разгорячённом сознании путались картины минувшего дня: казачья лава, стекающая по склону холма, разлив подсолнухов и ползущие по нему танки, вспышки залпов, бешеная скачка, небо в чёрных лентах дыма, бегущие и стреляющие немцы, рёв настигающих их донцов, зеркальные круги шашек, приторный запах крови, лихорадка круговой обороны и надвигающаяся новая волна танков с крестами на башнях, — и даже сквозь дрёму ощущал Яков ознобную остроту страха...

После полуночи эскадрон Сапунова выдвинулся в составе головного отряда за конной и танковой разведкой. Штурм, намеченный штабом на три часа ночи, перенесли. Решили подтянуть к городу артполк Чижевского.

Заменивший раненого командира взвода старший сержант Шаганов спешенной цепью сосредоточил казаков на вершине холма. На востоке чуть брезжило. И вскоре в той стороне послышался слитный гул.

— Наши бомбардировщики! — безошибочно определил Ванюшка Каргин, казачок с Верхнего Дона, всматриваясь в светлеющий край неба.

Но, опережая армаду, пролетел над головой «плюша», сбросил осветительные ракеты. Ясно проступили очертания крыш, пики пирамидальных тополей, линии улиц, а чуть дальше — железнодорожная станция, фермы семафоров, башенки и пакгаузы. Самолёты приблизились настолько, что от рёва моторов заложило уши. Конусы взрывов разом высветили станцию. Скорые пожары разгорелись, разгорелись по всему городу...

Штурм Волновахи с окончанием авианалёта развернулся по нескольким направлениям одновременно. 41-й полк бился за станцию, 39-й сражался на юго-восточной окраине, а командиру 37-го было приказано Слановым атаковать с юго-запада.

Эскадрон Сапунова стремительно влетел в утренний город. Яков, скачущий впереди взвода с белой повязкой на рукаве, чтобы казаки его опознавали, свернул в переулок, выполняя приказ старшего лейтенанта. Нужно было отсечь отступающего врага. Рядом горячил дончака Михаил Заболотнов, черночубый вешенец, — и лучом сверкала в его вознесённой руке старинная шашка. На полкорпуса отставал усач Левшунов из Семикаракорской, за ними — братья Казьмины, Иван и Леонид. Плотно примыкали, торопили коней остальные сабельники. Уже различим был не только просвет широкого переулка, но и листья деревьев, алые слитки яблок, астры в палисадниках. За взводом взметалась, зависала пыль. Катился собачий лай. Пугливо захлопывались ставни...

Но вот в конце переулка замаячила воронка. Яков взял ближе к забору. И с разгону вымахнул на улицу! Метрах в двадцати желтел закамуфлированный «мерседес». Возле дымящей полевой кухни шеренгой стояли сонные фрицы с котелками в руках. Яков смешался: пленные или нет? Ужас, полыхнувший в глазах иноземцев, не оставил никаких сомнений.

Казаки налетели тучей! Худощавый офицерик с рыжим хохолком попытался на бегу к автомобилю расстегнуть кобуру, — Яков обрушил клинок с такой мощью, что черепная кость издала треск. Лёнька Казьмин бил из карабина сплеча, каждым выстрелом укладывая по фрицу. С безумной яростью гонялись сабельники за пехотинцами, прыгающими через заборы, укрывающимися за стенами домов. Смерть кружила по улице, собирала душеньки! Яков, объятый отчаянием, и следил за подчинёнными, и сам бросал Мотю от двора ко двору, стреляя из автомата!

Встречные очереди вдруг ударили из-за дальних строений. И казаки развернули лошадей. Теперь они стали мишенью для вражеских стрелков! Сражённый в спину, упал со своего трофейного коня станичник Ладжаев. Вскрикнул и схватился за плечо Ванюшка Каргин. Громко заржала, валясь на передние ноги, каурая сержанта Тулева. Яков услышал, как пуля цвинькнула по котелку в его вещмешке, притороченному к седлу.

Оставив двух казаков с ранеными и лошадьми, Яков повёл за собой бойцов. Там, где несколько минут назад воины убивали друг друга, мертвела тишина. Сторонился взгляд распростёртых немецких солдат. «Мерседес» успел умчаться, а тело офицерика подплыло загустевшей, киселеобразной чёрной кровью. Яков, подавив приступ тошноты, поторопил казаков дальше. Взвод прочесал дворы, пленил каптенармуса, от которого по-бабьи пахло луковой зажаркой и дымом.

К полудню полк Беленко закрепился у горы Могила-Гончариха. Яков получил приказ продвинуться со взводом севернее. Едва успели спешиться и отвести лошадей за хаты, как из дальнего леса, тронутого первой позолотой, выползли танки — могучие «тигры» и лёгкие в движении «пантеры». Позади них рассыпались автоматчики.

— Будет нам крупорушка! — взволнованно заметил Левшунов.

— Хочь бы дали, сукачи, покурить да окопаться, — проворчал Борис Чикин, заряжая карабин.

— Ничего, рядом батарея, — успокоил рассудительный Тулев, не отрывая глаз от полевого трофейного бинокля. — Да фрицы, по-моему, пьяные! Точно! Идут-качаются. И песни орут, рты раззявили...

— А мы им зараз подыграем! — обозлился Чикин.

Залпы дальнобойной вражеской артиллерии не причинили существенного урона. Внезапно в ответ «заиграли» наши «катюши»! Огненные копья, оставляя дымные хвосты, пробороздили поднебесье, взметнули в гуще атакующих немцев высокие праховые столбы. Пехота отстала. Танки открыли огонь вслед за выстрелом головной машины. Тотчас по щиткам орудий зацокали осколки. Артиллеристы ответили залпом. Бой разгорелся. Над полем туманом поднялись дымы и пыль.

Три танка замерли, остальные сбавили скорость, обходя подбитые машины. В цепи казаков разорвался снаряд. И тотчас выбежали из-за хат две пухлогубые медсестрички, пригибаясь, бесстрашно припустили к раненым. «Пантера», разогнавшаяся с горки, юркнула в балочку, пропала из виду на левом фланге. Яков видел это, но посчитал, что позиции батареи прикрыты.

Казаки открыли стрельбу, бросили ряды наступающих врагов наземь. Близкий проломный шум, выстрелы пушки заставили Якова оглянуться — на их позиции, круша плетни и деревца, неслась «пантера»!

Метров с тридцати, из-за угла дома, Яков с разбегу швырнул гранату. Высокий огонь взрыва ослепил, мазаная халупа дала трещины. И со свистящим