шумом над головой пролетел колпак башни, сорванный взорвавшимся боезапасом. От орудия прибежал калмыковатый артиллерист, оглядел остов искорёженного танка, хвастливо заорал:

— Это я! Мой расчёт!

Яков с недоумением глянул в его сторону, ругнулся и пошёл обратно, поняв, что в пылу боя батарея бросила фланг неприкрытым.

Возле обугленной хаты, оплакиваемой седой украинкой, Яков собрал казаков после боя. Нечеловеческая усталость подламывала ноги, воспалённо темнели глаза, и все слова казались сейчас ненужными....

Канонада отодвинулась на запад. Оловянное солнце пробивалось сквозь наволочь дыма, затопившего окраину Волновахи. Идя к лошадям, казаки остановились у рясной груши. Яков сорвал тугой почерневший плод, отёр о штанину — проступил светлый бочок. И долго ещё держался на губах вкус грушевого сока, приправленный горечью копоти и пепла...

10

Запись в дневнике Клауса фон Хорста, шеф-инспектора при штабе командующего восточными Добровольческими войсками.

«18 сентября 1943 г. Полигон Милау.

Я приехал из штаба Добровольческих войск, из Летцена, утром 14 сентября и успел встретиться с фон Паннвицем до прибытия на полигон делегации эмигрантов. Мы подробно обсудили все вопросы, затрагивающие готовность дивизии к боевым действиям. Она окончательно сформирована, обучена. Казаки рвутся в бой, на восток. Но, по мнению руководства вермахта, там их использовать нецелесообразно. Сначала предполагалось прикрыть ими Атлантическое побережье Франции на случай высадки англо-американцев, а затем принято решение перебросить на Балканы.

Днём ожидался приезд атамана Краснова. Я посчитал, что знакомство с ним будет в дальнейшем полезным, поскольку Геббельс и Гиммлер активно разыгрывают казачью карту. В отдельном автомобиле, вместе с адъютантом Кемлером, мы отправились на вокзал. Паннвиц не только образцовый командир, но и тонкий политик. Для встречи старенького писателя-эмигранта, более двадцати лет не видавшего казачьих частей, выстроили на перроне почётный караул. Погода стояла чудесная, в ярком освещении форма донцов, кубанцев, терцев, сибиряков выглядит потрясающе красиво!

Под музыку духового оркестра Краснов вышел из вагона. Он довольно высок, подтянут, хотя и сутуловат, как все кавалеристы. Паннвиц, взяв под козырёк на казачий манер, отрапортовал. Старик, удерживая торжественность на своём морщинистом челе, с приложенной к козырьку ладонью обошёл строй казаков, приветствовал их дрожащим от напряжения голосом. Немецкий генеральский мундир светло-оливкового тона, фуражка с распластанным орлом, кобура на поясе и золотистые казачьи погоны — всё это придало ему почтительную величавость. Гельмут пригласил атамана и его племянника, казачьего полковника, в свой «кардинал», и наш кортеж тронулся на полигон. У всех настроение было весьма приподнятое!

До вечера атаман объезжал полки, встречался со старыми сослуживцами — казаками его Донской армии. А я отправился в офицерскую школу, в Прашницу, где заканчивают переподготовку казачьи офицеры. Занятие по топографии, на котором присутствовал, мне показалось интересным. Наш офицер через переводчика даёт слушателям задание, в определённый момент намеренно делая ошибку, проверяя мышление и тактические способности будущих офицеров. Случается, как доложил мне командир школы, снимать звания, полученные у Советов. Таким способом распознаются самозванцы, недостойные чина офицера вермахта.

На следующий день, 15-го, состоялось торжественное принятие клятвы на верность фюреру. На ужине накануне Гельмут представил меня Краснову. Он оказался эрудированным человеком, хорошо освоившим немецкий. Много говорил о древней истории, даже о том, что есть свидетельства о принадлежности потомков казаков к арийской расе. Дескать, это генетически роднит казаков и немцев... Блеф! Наша раса единственна. Удивило меня, что у Краснова в 1918 году было около ста тысяч сабель и штыков. Он действительно казачий авторитет!

Церемония принятия клятвы оказалась весьма утомительной. Хотя задумана правильно и осуществлена с неукоснительностью. В центре плаца воздвигли помост, на который подняли две пушки, снятые с лафетов, несколько станковых пулемётов, укрыв их арсеналом казачьих шашек. Позади клятвенного места был помещён большой портрет Гитлера. Пред его взглядом никто не способен лгать!

Торжество началось за два часа до полудня. Солнце припекало, ветерок парусил на флагштоке стяг Третьего рейха. Перед микрофоном православный священник отслужил молебен, и на помост поднялись фон Паннвиц и гости, генералы Краснов и Шкуро, полковник Семён Краснов. Гельмут плохо знает русский, хотя изъясняется по-польски и может общаться с кубанцами на украинском диалекте. Однако важность этого события побудила Гельмута самого зачитывать текст, составленный атаманом Красновым.

Несколько тысяч казаков — около пятнадцати — замерли в каре пред помостом. Впереди каждого полка — немецкие командиры. Зрелище незабываемое! Казачья и немецкая форма, неподвижные шеренги. Блеск шашек наголо. Покорность на разбойных, усатых лицах. Фон Паннвиц размеренно и отчётливо читает с листа присягу по-русски, а ему вторит многотысячный казачий хор! Волнение перехватило мне горло, что являюсь свидетелем триумфа немецкого оружия! Туземцы присягают быть верными и умирать за Адольфа Гитлера!

После общего принятия присяги каждый из казаков лично дал клятву, выходя из строя и обращаясь к портрету фюрера: «Клянусь!» Нельзя сказать, что эти сорвиголовы были радостны, нет, скорей угрюмо-сосредоточенны. Длительность клятвоприношения потребовала у всех терпения. Атаману принесли стул, но он даже не присел, только оперся о спинку руками и простоял до самого конца, когда мимо помоста церемониальным маршем под музыку прошли все подразделения и части дивизии.

Банкет был приятен. Я пригубил доставленного в прошлом году из донских погребов мускатного вина. Нет слов, чтобы передать великолепие букета! Удивил также меня казачий хор. Его залихватские мелодии так и манят в круг! Казаки — прекрасные танцоры и мастера вокала. Тут, в Милау, не только казаки, но и беженцы и даже существует русский драмтеатр. По выходным дням казакам даётся свободное время и они гуляют по аллее полигона, устраивают пляски и контактируют с польским населением. Как рассказал командир 6-го Терского полка Кальбен, его подчинённые обладают дьявольской способностью соблазнять женщин и пить местный самогон, бимбру, почти не пьянея. На банкете присутствовали казачьи старейшины, и я не без удовольствия вновь пообщался с терским героем Кулаковым. Под конец фон Паннвиц провозгласил тост в честь атамана Краснова. Старик прослезился! Второй казачий генерал, Шкуро, произвёл малоприятное впечатление. Он — большой позёр и дикарь, да и внешность имеет мошенническую. Но, как я успел заметить, притягивает к себе казаков, точно магнитом. Вероятно, безумно смел и своеволен.

На следующий день я побывал в 1-м эскадроне полка Кальбена, который составляют терцы так называемого Пятигорского отдела. Жаль, что этих головорезов мы не использовали на фронте раньше! Они подарили мне черкеску, папаху с синим верхом и серебряный походный ковшик. Атаман Кулаков преподнёс старинный кинжал. Чуть погодя я надел казачью форму, и Кемлер щёлкнул аппаратом. По возвращении в Летцен, когда получу фотографию, пошлю её Луизе, чтобы посмеялась, увидев меня