Подошла Кандида, наверное, выразить симпатию, но, прежде чем она успела заговорить, я отвел ее в сторону.

– Завтра я уеду. – Я говорил вполголоса, чтобы не раздувать скандал дальше и, главное, не вынуждая никого вставать на мою защиту. – Как можно раньше.

– Не глупи.

– Нет, я должен уехать. Это я со всеми познакомил его. Это моя вина, что он здесь появился. Мне нельзя оставаться. После того, что произошло. – Я был благодарен Кандиде за попытку поддержать, но говорил искренне: я не мог оставаться среди этих людей ни минутой дольше.

К нам подошел Эндрю Саммерсби, и Кандида попросила его уговорить меня не уезжать.

– Я бы сказал, это единственный открытый для него путь, – покачав головой, заявил Эндрю в своей самой невыносимой самодовольной манере.

Удачно, что служанки унесли нож.

– Утро вечера мудренее, – не желала больше спорить Кандида. – Посмотришь, как тебе будет назавтра. Мы все знаем, что он молол чушь.

Я улыбнулся, поцеловал ее и тихонько смылся к себе в комнату.

Сейчас, когда я лучше узнал Кандиду, думаю, она могла искренне отметать обвинения в мой адрес, но тогда я в это не поверил. В тот же день позже, когда я принял ванну и больше не вонял, как прилавок с моллюсками на рынке Бермондси, я спросил себя: чушь ли молол Дэмиан на самом деле? В каком-то смысле, да. Бóльшая часть того, что он наговорил о Серене, например. Каждое слово было подобрано так, чтобы нанести по моему реноме среди этих людей непоправимый удар. Покончить со мной в их глазах. Собираясь исчезнуть из их поля зрения, он поклялся себе, что исчезну и я. Это был жестокий удар, и больше всего Дэмиан наслаждался тем, что погубит и унизит меня перед ней. Он хотел выставить мою любовь мелочной, ничтожной страстишкой, поводом заполучить приглашение на обед, а не движущей силой всей моей жизни.

И тем не менее не все из этого было чушью. Забавно, что бывали времена, когда я завидовал Дэмиану. Его власти над этими мужчинами и этими женщинами. Многих из них я знал всю жизнь, но через каких-то несколько недель после того, как они знакомились с Дэмианом, он приобретал над ними бóльшую власть, чем я за все время. Он, конечно, был хорош собой, располагал к себе, а про меня нельзя было сказать ни того ни другого, но дело не в этом. Хотя и человек пришлый, он не позволял им диктовать правила игры, а я… Я позволял. Разве не попустительствовал я шуткам лорда Клермонта и ему подобных больше, чем если бы эти шутки исходили от людей рангом ниже? Разве не делал вид, избегая спорить, что благоглупости, которые приходится выслушивать в благородных обеденных залах, – это проницательные замечания? Я засиживался допоздна с дураками, смеялся и кивал, льстил их непомерному самолюбованию, не выдавая и тени своих подлинных чувств. Стал бы я возиться с Дагмар, была бы она не принцесса? Разве не проявлял я благовоспитанность в общении с такими, как Эндрю, – с человеком, которого я презирал и мог бы испытывать активную неприязнь, если бы Серена не появилась на свет? Оказывал бы я ему хотя бы это немногое уважение, если бы внутри меня не возникал легкий трепет перед его статусом? Не уверен. Если бы была жива моя мама и смогла прочесть эти строки, то сказала бы, что все это ерунда, просто я воспитан быть вежливым, и почему надо меня за это порицать? Одна половина меня считает, что она была бы права, но вот вторая…

Так или иначе, тот вечер на долгие годы закончил мое пребывание в их мире. Дэмиана они больше не видели, но и меня, в общем, тоже. За очень и очень редкими исключениями, я не появлялся среди них. Сперва мешала неловкость, потом отвращение к самому себе. Даже Серена сторонилась меня, как мне казалось. Некоторое время я продолжал изредка наезжать, раз-два в году, повидаться с ней самой, посмотреть на детей, потому что не мог не приехать, но чувствовал, что тень того вечера навсегда осталась с нами, нечто в нас умерло, и я наконец принял это и обрубил все связи.

Сегодня, когда я стал старше и снисходительнее, я считаю, что был к себе слишком строг. Вряд ли в моем изгнании была виновата Серена. Не виню я и остальных, потому что, мне кажется, я ушел, чтобы наказать себя, и был не прав. В ту ночь Дэмианом двигал гнев и желание мести, хотя до сих пор не понимаю, почему мишенью этих тяжелых, неоправданно жестоких ударов оказался именно я. Может быть, он обвинял меня в том, что я втянул его в весь этот бедлам. Если так, то сейчас я склонен думать, что в чем-то он прав.

Я позвонил Дэмиану, когда вернулся из Уэверли, и рассказал ему все, что услышал. И заодно высказал мысль, которую с большой неохотой обнаружил у себя в голове:

– Глупый вопрос, но ты уверен, что это не Серена?

– Уверен.

– Потому что теперь я знаю: в твоей истории гораздо больше подробностей, чем мне казалось.

– Я рад, но нет, это не она. Наверное, мне бы даже этого хотелось, но это невозможно. – Судя по голосу, ему было приятно, что я начал понимать, какое место занимал в его жизни тот год. – В последний раз я спал с Сереной осенью шестьдесят восьмого. Замуж она вышла весной шестьдесят девятого, и ребенка за это время не появилось. После ее бала мы виделись только раз, и это был вечер в Португалии, когда она приехала на виллу, притащив с собой своего ужасного мужа, своих глупых родителей, отвратительных родителей мужа, да еще и младенца. Кроме того, если я даже спутал все даты, то моим ребенком должна была быть эта Мэри, а она, как я понимаю, вылитый мерзкий папочка Эндрю.

Все так. Неизвестной матерью не могла быть Серена Белтон.

– Значит, Кандида. Наверняка.

– Ты говорил с ней обо мне?

– Немного. Она упоминала, что вы с ней встречались, но, как я понял, это было в самом начале сезона.

– Да. Но мы не ссорились. Мы всегда оставались друзьями и потом еще встречались, когда все закончилось, пару раз, не больше, в память о прежних временах. Я знаю, что вы ее недолюбливали, но мне она была симпатична.

Мне стало интересно. Насколько неизмеримо больше меня он уже тогда знал обо всех этих женщинах, насколько лучше понял их натуру!

– Кандида намекала, что она немного пошалила, когда год закончился, – сказал я. – Думаешь, ребенок был зачат в то время?

– Нет, не тогда. То время закончилось задолго до поездки. – На другом конце провода установилось продолжительное молчание. – Кандида пришла ко мне после того ужина, когда все улеглись. Я проснулся среди ночи, и со мной была она, обнаженная, в моей постели, и мы занимались любовью. А когда проснулся утром, она уже ушла.

– Ты виделся с ней до отъезда?

– Когда я уехал, еще никто не выходил. Я просто вызвал такси и исчез. Но Кандида оставила у меня в комнате записку, так что расстались мы в хороших отношениях.

– А потом вы встречались? В Лондоне?

– Никого из них я больше не видел. Включая тебя.

– Ясно.

Я тоже уехал в аэропорт на рассвете, но каким-то образом нам с Дэмианом удалось разминуться. С моей стороны – сознательно. И как все мы, я больше его не видел с того дня и до тех пор, как он меня вызвал к себе.