«Я разбилась при прыжке. Некоторые говорили, что я мертва. А как только бургиньоны заметили, что я жива, они мне сказали: вы бежали!» (т. е. подобравшие её бургиньоны сразу поняли, что она хотела вовсе не убить себя, а бежать). «Упав с башни, я два или три дня не хотела есть – я даже так разбилась, что и не могла ни есть, ни пить; но меня утешила Святая Екатерина, сказав мне, чтобы я исповедалась и попросила у Бога прощения за то, что прыгнула, и что, без сомнения, компьенцы получат помощь от Святого Мартина Зимнего. Тогда я стала приходить в себя и начала есть. И вскоре выздоровела».

Она понимала, что это был тяжкий грех: «Да, и я умела в этом каяться». Но и каясь, она думала не о том, что её поступок мог быть для неё самой душевреден, а о том, что она «обидела» ангелов и святых Небесной Церкви, а значит, и Самого Бога; «и за это я умоляла Их простить меня». Она и каялась так, как согрешила: меньше всего думала о своём собственном «я». И исповедавшись, она знала, что «получила прощение от Бога» и что – хотя сама она остаётся в плену – «компьенцы получат помощь».

«Вместе с моим Советом я всегда молилась за компьенцев». Что это должны были быть за молитвы, поднимавшиеся из Боревуарского замка, если Компьень действительно получила помощь, и Франция всё же выиграла Столетнюю войну – несмотря на то, что буржское правительство сделало с Девушкой Жанной.

Персеваль де Каньи рассказывает – вероятно, со слов самого д’Олона, – что однажды д’Олон, продолжавший при ней состоять, сказал ей:

«Компьень, этот город, который вы так любили, на сей раз попадёт в руки врагов нашего короля».

Она ответила:

«Ни-ни! Ни один из городов, которые Царь Небесный через меня привёл в повиновение королю Карлу, не попадёт больше в руки врагов, если только король будет стараться их удержать».

Оговорка существенная. Никогда за всю свою жизнь она не признавала абсолютного детерминизма. Ход истории и самый смысл истории заключались для неё в сотрудничестве человеческой воли с волей Божией. Действие становится молитвой, но и её молитва за Компьень была действием.

Пять месяцев Компьень сопротивлялась, не получая подмоги. Наконец Карл VII всё же собрал войско достаточное, для того, чтобы бросить его на ключевой театр военных действий. 24 октября две арманьякские армии – одна под начальством Буссака, другая под начальством Сентрая – с разных сторон атаковали бургиньонов в их укреплениях под Компьенью. Осаждённые, со своей стороны, сделали вылазку. Бургиньоны были разгромлены. Понеся тяжёлые потери, бросив свои артиллерию и обоз, Иоанн Люксембургский в полном беспорядке отступил на Пон-ль’Эвек.

Стратегически это и было окончательным решением исхода Столетней войны: англо-бургиньонам не удалось свести к нулю военные свершения Девушки.

Как говорит «Хроника без заглавия», освобождение Компьени «чрезвычайно подняло дух сторонников короля Карла. Начав действовать по всем направлениям, они брали город за городом и за короткое время вернули всё ими потерянное, за исключением Суассона… Когда герцог Бургундский, ещё находившийся в Брабанте, получил эти вести, он спешно приказал собирать ратных людей в большом количестве, но одни были без коней, другие без денег».

Действительно, англо-бургиньоны никогда больше не бывали в состоянии сделать сколько-нибудь серьёзное усилие для восстановления своего положения. Но пройдут ещё годы и годы, прежде чем они «оставят Францию в покое», как о том умоляла Жаннетта в своём первом письме англичанам. Жаннетта будет грустить смертельно «оттого, что это ещё так долго». И мир, который потом наступит, потому что она его подготовила, всё же не будет вполне «миром по воле Царя Небесного», потому что не она его установит. За этот «мир по воле Царя Небесного», которого человечество недостойно, Жаннетта будет бороться одна, одна будет свидетельствовать о Духе и Истине, лицом к лицу с теми силами, которые стоят за смертельно раненным ею англо-бургиньонским режимом.

Освобождение Компьени, может быть, даже ускорило продажу Жанны: разбитый Иоанн Люксембургский, вероятно, рад был сорвать на ней свою злобу.

* * *

Бедфорд уже 3 сентября 1430 г. получил от нормандских штатов дополнительную субсидию в 20000 фунтов, из коих половина предназначалась «на покупку Девушки Жанны, как говорят, ведьмы, руководившей войсками дофина».

Со своей стороны, инквизиция предварительно занялась той самой бретонской визионеркой Пьеррон, которая бегала за братом Ришаром и говорила, что «Жанна хорошая» и «от Бога»; вместе с какой-то другой женщиной Пьеррон попала в руки англичанам весною в районе Корбея. Вторая женщина «покаялась» и была выпущена. Пьеррон не отреклась и 4 сентября была сожжена в Париже. Великий инквизитор Франции Жан Граверан впоследствии утверждал, что обе эти женщины – и Катрин из Ла Рошели и Жанна – были орудиями брата Ришара.

Жанна Люксембургская постепенно угасала; было ясно, что она уже недолго будет препятствовать выдаче Девушки. Вероятно, в связи с этим Иоанн Люксембургский переправил Девушку из Боревуара под охрану герцога Бургундского в Аррас.

Она продолжала думать о бегстве. Во время процесса её спросили, «были ли у неё напильники в Боревуаре и в Аррасе». Она ответила:

«Если их на мне нашли, то больше мне вам нечего рассказывать».

В Аррасе с ней продолжали обращаться прилично. Разные люди приходили её навещать. «Я видела в Аррасе в руках одного шотландца картину, где я была изображена в латах, вручающей письмо моему королю, стоя на одном колене. Иных своих изображений я никогда не видела и никогда не заказывала». Жители соседнего Турне собрали для неё денег и послали ей в Аррас, – по-видимому, она сама писала ещё из Боревуара этому героически верному городу с просьбой помочь ей материально. В Аррасе же «Жан де Пресси (казначей герцога Бургундского. – С. О.) и некоторые другие опять уговаривали меня переодеться в женское платье».

13 ноября Жанна Люксембургская умерла. Иоанн Люксембургский получил наследство. И немедленно продал Девушку англичанам. Уверяют, что жена просила его на коленях этого не делать, – но у неё средств давления не было. Рыцарский девиз Иоанна был «N emo ad impossibile tenetur» – «Ни от кого нельзя требовать невозможного». Отказаться от 10000 фунтов он не мог. 21 ноября Парижский университет уже знал, что Девушка находится в руках англичан.

Выдача состоялась в Аррасе. Отныне она была уже не девушкой-воином, взятой в плен, а девкой, обвиняемой в ереси и колдовстве. Ей связали руки. И отвезли в Кротуа, мрачный замок, построенный на пустом месте в устье Соммы и служивший тюрьмой.

В Кротуа ей, однако, ещё разрешали видеться с другими заключёнными и даже ходить в часовню замка. Маси рассказывает, что среди прочих там в это время сидел в заключении декан Амьенского собора Никола де Кевиль, регулярно служивший в часовне. «Жанна постоянно ходила к обедне и исповедовалась у оного Никола, который впоследствии говорил о ней много хорошего».

Один автор XVII века, священник Иньяс де Жезюс-Мариа, писавший, по-видимому, по каким-то документам, до нас не дошедшим, добавляет, что когда её увезли дальше, абсолютно все заключённые «очень жалели об этом, ибо она всё время их утешала». Он же рассказывает, что в Кротуа её несколько раз навещали в тюрьме женщины из соседнего Аббевиля. «Они ей высказывали своё восхищение перед её спокойствием и её покорностью воле Божией. Девушка благодарила их за посещение, просила молиться за неё, целовала их и говорила: с Богом. Они плакали».