каменного Гостиного двора тамошнего пока ещё далековато было… Для порядку государь приказал сразу строить каждому товару и ремеслу свою в рядах лавку, свои кладовые амбары и навесы, и они заполнялись день ото дня. Конечно, более других манили его ряды саадашные206 и ножевые, стекольные, сапожные, ладанные, шелковые, златарные и серебряные, жемчужные, китайские камковые207, пряные-перечные, а из съестных – рыбные и икорные, а из всех них больше – конные. Как тот раз, себя не помня, умыкнул он аргамаков у провинившегося бухарца, и ничего ему за то не было взыскано, так теперь тянуло его совершить то же. Но всех коней чистой крови, в Слободу приводимых, сразу на государев двор вели. Да и всё, что душе угодно, не было ему нужды на торге искать, всего было вдоволь в кладовых и мастерских государевых, даже куда больше, чем ему надобно. Разве что подарочки роднимым самолично повыбирать, потешить себя цветным вихрем и бойким гвалтом, поторговаться всласть, или отвалить свысока звонкую монету за полюбившееся без раздумий.

На самых больших воротах, разнесённых с царскими на половину полёта стрелы, возник затор. Стрельцы задержали небольшой обоз, допрашивая старшину его о товаре. Слишком уж разномастный в обозе том оказался народец, и чего только не было напихано на возы, и даже гурт пыльных овец, норовя разбежаться, отчаянно блеял и жался к ногами усталых лошадей и людей. Их собирал обратно хворостиной мальчишка с маленькой смышлёной собакой, не пуская врассыпную.

– Аллах на стороне Хасана! Мы доехали! – со второго воза соскочил человек, в стоптанных сапогах, блёклом поношенном халате и серой чалме, по виду – с востока. Он принялся кланяться, омывать лицо сложенными ладонями и приветствовать место прибытия, как у магометян принято.

– Карачун псинке твоей! – рассмеялся кто-то на потешные прыжки и заливистое тявканье пятнистого помощника мальчонки. – Следи получше, не то враз без башки окажется!

– Цыц, балабол!

– Да ладно, я так…

Меж тем, старшина обозный протянул старшине караульному грамоты. Пока тот вчитывался, бубнил под нос басисто, что уж проверяли на первом карауле, за две версты отсюда перед мостом, все кули и бочки обшарили… Что эти две версты тащились из-за того дольше, чем сто допрежь.

– Не обессудь, мил человек, служба наша такова есть, – отвечал невозмутимый смотритель, пока остальные обоз втаскивали и разворачивали по сторонам, освобождая проезд одиночкам. Отогнанные возы сразу же описывались подьячими, и, по маху начальника, отправлялись по положенным дворам.

– А ты кто будешь? – прищурился на дружелюбного магометянина, бойко болтающего по-русски, старшина караула.

– Ас-саляму алейкум ва-рахмату-Ллах!208 Хасан я, господин страж, сам себе прасол209, сам и офеня210! Всего понемногу везу, да одному боязно по лесам здешним, и прибились мы к уважаемому Кузьме-бею, в его караван, вот и дошли вместе. Хасан слыхал, в Слободе умелые руки в цене, вот и везу для них усмошвейных211 ножей наилучших, и шил, и иголок, и для серебреников орудие тонкое, для седельников и тульников…

Торговец беспрерывно частил, намереваясь перечесть заново весь свой короб, кланяясь ему, не переставая улыбаться, и тут воскликнул чуть громче, потому и был услышан Федькой с его небольшого удаления: – У Бога дней много! – и умолк, не досказав поговорки.

Тут к нему быстро близко подошёл один из караульных и будто шепнул всего слово, но уж совсем тихо, а что отвечал болтливый Хасан, почтительно кланяясь снова, никто не мог слышать. Простой с виду стрелец этот кивнул старшине, и Хасана с его повозкой тотчас пропустили. Всё завертелось снова, уже другой кто-то докладывался страже, а таинственный Хасан растаял в пыльной привратной сутолоке …

Федьку озарило, он ясно вспомнил, где и когда уже слышал располовиненное сие слово. «Да у нас дорог час» – вот что должно было на это ответить!.. Не иначе, то был «искатель государева дела», и какие-то вести с юга сегодня, сей час прямо, попадут Иоанну на стол.

Федька не вдруг очнулся. Его звал посыльный, царица и весь поезд были готовы к выезду, и с досадою на то, что тайны такие мимо него протекают, почти что нехотя уже Федька тронул коня обратно, к дворцовому крыльцу… По пути он силился вспомнить лица Хасана и того стрельца, и – толком не мог. Ничего ровным счётом приметного не было в них, что бы в памяти удержалось. Кажется, встретил бы – и не узнал.

– Государь у себя? Спрашивал? – возвратясь с прогулки, стаскивая взмокшую одёжку, скидывая всё на руки Сеньке, он торопился отдышаться, омыться, облачиться по порядку и – увидеть Иоанна.

– У себя. Пару раз уж…

– Ой, помоги тогда скорее! Вишь, царевичей не загнать было, а государь мне наказал без них не возвращаться. А что я?! Не указ я им, и так уж Яковлева толкал да подмигивал… Сеня, ты что такой? Точно больной, смотришь. Случилось что?

– Что ты, Фёдор Алексеич, помнилось тебе… Чего подать на верх?

– Да? Ну ладно… Брусничное давай, что с серебром, и кушак белый. А то я было подумал, Буслаев тебе накостылял, да перестарался, может. Как поборолись? После расскажешь… Ступай, свет мой, пригляди там за кониками моими, и вертайся.

Федька на ходу ещё раз поправил пояс с ножнами, выдохнул, и стукнул в государеву дверь, спрашиваясь войти.

У себя в пристрое Сенька сел на лавку, с комом сброшенных одежд на коленях. Застонав глухо, ткнулся ликом в промокший его вкусным потом и запахами тонкий выбеленный лён. И замер.

На самом деле, был он всё равно что болен. Потому как всего ожидал, да не того, о чём воевода Басманов с ним переговорил сегодня. И мудро поступил, сперва отправив Сеньку на двор с Митрием сражаться. После вряд ли б вышло у них занятие… Передохнуть дал, умыться, напиться, рубаху надеть, пирожком закусить. И поманил к себе в покои, где остались один на один.

Стоял Сенька, само собой, глаз от полу не отрывая.

– Ну так, Арсений. Вижу, с сыном у тебя ладно всё. Тобою он доволен, а стало быть, и я тоже. Подойди. Да подойди, не бойся. Чтоб не кричать нам друг дружке.

Сенька шагнул к его креслу ближе, глаза так и не поднимая.

– Ладно, – воевода помолчал, вздохнул, изучая всего его пронизывающим многоопытным взором. – Скажу прямо, без обиняков. И ты мне прямо честно ответствуй. Запираться передо мной нечего. Понял ли?

Сенька кивнул, внутри затряслось всё.

– Хорошо. Так выходит, что я, отец, вижусь с сыном своим куда реже, чем ты. И прежде мы не часто видались, но теперь и время другое, и служба у нас иная. И так вышло, что нет при нём никого, тебя ближе. Ты про него такое