300 террористических нападений[1398]. В 1945–1946 гг. в результате «бандпроявлений» были убиты 32 сотрудника МВД и МГБ, 68 работников милиции, офицеров и рядового состава войск МВД и Советской Армии. Лишь в 1946 г. убито 62 бойца истребительных батальонов, 211 человек из совпартактива, 439 других граждан. Кроме того, при проведении операций по ликвидации бандгрупп в 1945–1946 гг. погибли 21 работник МВД и МГБ, 108 сотрудников милиции, 96 бойцов истребительных батальонов, 8 совпартактивистов[1399]. Националисты тоже несли серьезные потери. Только убитыми за 2,5 года они потеряли 1 478 человек[1400].

Новое пополнение приходило к ним из числа тех, кто скрывался от призыва в советскую армию либо дезертировал из нее. С 1947 г. группы «лесных братьев» пополнялись крестьянами, недовольными проводимой коллективизацией. «Лесные братья» были хорошо вооружены, как правило, немецким оружием. Они пользовались поддержкой местного населения. Им помогали родственники, которые обеспечивали бандитов продуктами и информацией о появлении оперативных и войсковых подразделений в районах дислокации бандгрупп. Поддерживала последних и часть интеллигенции, а также некоторые учащиеся школ и студенты. Борьба была жестокой. Кроме органов и подразделений НКВД с «лесными братьями» вели борьбу добровольные истребительные взводы, роты из числа местных жителей – бывших фронтовиков, партизан, комсомольцев и коммунистов, советских служащих. Лишь массовая депортация крестьянства в марте 1949 г. подорвала физическую, материальную базы и информационную структуру поддержки «лесных братьев» в Латвии.

Для подготовки профессиональных милицейских кадров, на плечи которых легла значительная часть борьбы с бандформированиями националистов, в Риге в 1946 г. была создана двухгодичная школа милиции. В ней готовили оперативных сотрудников, участковых уполномоченных. Начальником школы был назначен Эдуард Карлович Захарьят, в годы войны командир артиллерийского полка 308-й гвардейской латышской дивизии, кавалер пяти боевых орденов[1401]. Заместителем по учебной части стал подполковник милиции Никита Сидорович Струев [1402], начальником политчасти – подполковник Александр Васильевич Жаврис[1403]. Именно в эту школу и был направлен мой отец.

Отрывки из воспоминаний публикуются на основе оригинальных рукописных тетрадей, сохранившихся в семейном архиве публикатора. Фрагменты воспроизводятся в хронологическом порядке, стилистика сохранена, орфография и пунктуация приведены к современным нормам. Знаки <…> обозначают вырезанный текст. Названия главок даны публикатором.

«…ребенок стоял и плакал около женщины» 1941 г., бегство из Латвии

Наступают страшные дни и ночи. Папа[1404] убеждал, что война обойдет стороной. Даже эшелоны с литовскими беженцами, которым мама [1405] и другие женщины-еврейки носили на вокзал еду, а после этого рассказывали страшные истории о зверствах немцев и литовцев, не могли убедить его покинуть город. 27 июня бомбили Лудзу[1406]. Самолеты, казалось, заденут крышу трехэтажной тюрьмы, стоявшей напротив дома. Выли они так страшно, что я спрятался в погреб и залез в пустую бочку, плакал, размазывал слезы и бормотал: «Готиньке таиренькер майнер, ратовет мир»[1407]. Но, как оказалось, это было еще не самое страшное. Страшное началось позднее. Но до этого приехали из Резекне на тарантасе, запряженном отличным рысаком, мамины братья. Они убеждали перебраться к ним, всем вместе переждать войну, которая закончится быстро и, конечно, победой «ди рейте»[1408], а если нет, то и с немцами можно жить, как жили в 1918 году.

Это было 28 июня. И тут пришел Алик[1409]. Он с началом войны вновь надел форму рабочегвардейца: синие гимнастерка и галифе, синяя фуражка с красной звездочкой. Брат положил конец сомнениям. За 6 дней войны он и его товарищи уже получили «боевое крещение». Во время патрулирования они уже были обстреляны кем-то из тех, кто ждал немцев.

Усталый, с покрасневшими глазами, невысокий, крепкий, сидел, поставив между колен винтовку, опершись на нее руками. Сказал, что уходит в Россию: «Если вы со мной, уходить надо немедленно: немцы займут Лудзу – будет поздно». Мама тотчас сказала: «Куда ты, туда и мы». Так мы впервые попытались уехать из Лудзы вместе с другими беженцами на лошадях, в телеге со многими вещами. Доехали до местечка Иснауда[1410], возница отказался вести дальше, пришлось сойти и нас подобрали военные автомашины. Мы сели на одну из машин, наши вещи закинули в другую. По дороге бомбили, но мы уцелели. Доехали до границы у местечка Зилупе[1411]. Там машину с нашими вещами пропустили через границу, а нашу почему-то остановили. Пограничники объяснили, что пока от Сталина не будет приказа пропускать латышских граждан – мы вас не пропустим[1412]. Уже стало пасмурно, темно, и брат сказал: «будем ждать в лесу, может проясниться». Первые испытания, первые мытарства: пищи нет, одежды с собой нет. Подъезжали и подходили люди. Появились лудзенские милиционеры на грузовой машине. Ночью мы заметили среди беженцев много литовцев-евреев, и мы к ним присоединились. Все прятались в лесу при границе на стороне Латвии. Граница СССР для нас была закрыта.

Утром лудзенский милиционер Иван Гржибовский подошел к нам и сказал, что немцев остановили у Резекне[1413] (25 км от Лудзы) и милиция возвращается в Лудзу. Если мы хотим – можем возвращаться с ним. Так мы вернулись. По дороге мы увидели на подводе дядю Моше, тетю Цилю, Башеву[1414], которые стояли около Иснауды. Мы помахали им рукой, автомашина не остановилась. Это была последняя мимолетная встреча с ними. По дороге было много подвод с беженцами. И так, это было 1 июля, приехали домой, наш сосед Чилипенок дал нам хлеб, молоко, яйца, яблоки. Мы поели и легли спать. Проснулись утром – в городе паника, никого из милиции не было, только несколько военных машин и танки. Мы пошли к бабушке и тете Фриде – их тоже не оказалось дома. Вернулись домой. Вдруг вбегает Чилипенок и кричит: «Что вы сидите? Никого в городе нет, уходите. Немцы в Резекне». Знакомый извозчик Эдик Коновалов за пятилатовик (серебряная монета в досоветской Латвии) – рубли брать отказался, а мать припрятала несколько серебряных монет – согласился довезти до Пилды[1415]. Погрузились, брат рядом на велосипеде.

Коновалов нас потом высадил, мы взяли какие-то вещи и пошли в сторону Циблы – Голышево[1416]. Никакой связи с нашими родными дядьями, тетями, бабушкой и их семьями не было. Так мы с ними расстались навечно, не зная, что их всех расстреляют…

3 июля мы – брат Алик, папа, мама и я – дошли до Голышево около латвийско-советской границы. Опять не пропускают. Брат прорвался к какому-то офицеру, показал комсомольский билет. Это и спасло. Правда, винтовку пришлось сдать, иначе не пропускали через болотную границу. Много скопилось народу, пожарная машина из Лудзы с пожарниками и семьями не смогла проехать через болото и ее