и днем быстро не управишься. Помните, что вам нельзя выходить на улицу, никому.

Она обвела всех взглядом голубых глаз, приобретших стальной оттенок.

– Мы будем сидеть здесь, – твердо пообещала Наталия.

Джефф снова закашлялся:

– Если будете проходить мимо аптеки, не прикупите для меня маску? Простите, это звучит глупо.

– Вовсе не глупо. Обязательно куплю.

– Даже здесь у меня першит в горле.

Дэвид посмотрел на друга, сидевшего с несчастным видом. Едкий запах смога просачивался даже в дом.

– Какую фразу используют немцы, когда люди исчезают? – спросил мистер О’Ши.

– Ночь и туман, – ответил Джефф. – «Nacht und Nebel». Это из Вагнера.

– Точно. Мы этого выродка досыта наслушались по радио.

– Когда попадете в Америку, будете слушать рок-н-ролл, надо полагать, – сказала Эйлин с нарочитой веселостью.

Дэвид покачал головой – сложно было это представить.

– Сверхоплот капитализма, – с иронией заметил Бен. – Но когда черт припрет, куда хошь поедешь. – Он обратился к Шону. – Так вы на железной дороге работаете?

– С тех самых пор, как приехал сюда в двадцать третьем. После ирландской войны за независимость.

– Вы воевали? – спросил Дэвид.

Шон кивнул:

– В гражданской войне тоже участвовал. В частях Майкла Коллинза. Там были сплошь фермеры, голытьба. Из Вексфорда.

– Как думаете, почему требования железнодорожников удовлетворили? – поинтересовался Бен. – Никак не ожидал, что правительство пойдет на попятную.

– Э-э-э, власти собрали профсоюзных вожаков и предложили им достаточно, чтобы те продались. Они нужны, чтобы организовать перевозку евреев. В этих так называемых тред-юнионах, – с презрением заметил Шон, – полно коалиционных лейбористов из правого крыла.

Бен кивнул в знак согласия:

– Ловкие ребята. Знают, какой минимум устроит людей. Настоящие профсоюзы вывели бы народ на улицы, как делают ливерпульские докеры. Но в итоге рабочие победят, иначе быть не может.

Шон искоса посмотрел на него:

– Вы прямо как коммунист вещаете.

– Так и будет, приятель.

– Нет, не будет. – Ирландец покачал головой. – Железнодорожники всегда стояли справа. Забыли про Джимми Томаса, который предал шахтеров во время Всеобщей забастовки в двадцать шестом? – Он ткнул чубуком трубки в Бена. – Вы удивитесь тому, сколько профсоюзных активистов поддержало мир в сороковом и продолжает его поддерживать. Даже теперь железнодорожники бастуют из-за низких зарплат, а не из-за политики.

– Профсоюзным делегатам стоило потребовать больше. Железнодорожники всю страну способны остановить.

– Тогда в ход пойдет армия.

– Мой муж двадцать лет был профсоюзным делегатом, – возвысила голос Эйлин. – С каждым годом становится все труднее. Достаточно сказать в разговоре не с тем парнем что-нибудь хорошее о Сопротивлении, и его обвинят в измене. – Она сердито нацелила палец на Бена. – Поэтому не надо говорить, что он щелчком пальцев может вызвать революцию.

– Но на севере-то рабочие бьются, – с жаром возразил Бен. – Устраивают демонстрации, сталкиваются с полицией, дают отпор. Как насчет забастовки ливерпульских докеров, йоркширских шахтеров, шотландских печатников?..

– На севере люди в отчаянном положении, – произнес Джефф. – Рост безработицы свел зарплаты к нулю…

– И еще там особые обстоятельства, – добавил Дэвид. – Каждому известно, что владельцы шахт со своими мелкими неприбыльными компаниями оказались в безнадежном положении. Они постоянно снижают зарплаты…

– Зарплаты и здесь невысоки, – парировал Бен. – Впрочем, получая жалованье государственного служащего, вы могли этого и не заметить, – с сарказмом добавил он. – Все меняется, и это не что иное, как ход истории. Прогерманские газетные магнаты контролировали прессу еще до войны, один из них – теперь наш чертов премьер-министр. Прибавьте сюда Би-би-си и радио. Вот только они не смогут вечно обманывать нас, простой народ…

– Пролетариат, в смысле, – заметила Наталия усталым тоном.

– Ага, пролетариат. Рабочий класс. В итоге мы победим, как победил Ленин в России…

– Так ты хочешь, Бен, чтобы Европа стала как Россия? – спросила Наталия. – С этими огромными тюрьмами-лагерями, которые немцы обнаружили там?

– Эти лагеря построили немцы, а немецкие актеры изображали русских заключенных…

Наталия покачала головой:

– Нет, ты ошибаешься. Я достаточно знаю русский язык и понимаю, что́ говорили уцелевшие. И ты видел их в выпусках новостей: высохшие от голода, умирающие…

– Ну ладно. Может, Сталин и перегнул палку, но люди преувеличивают. Хрущев и Жуков хотят построить другую Россию…

– Может, оппозиция у нас в стране и крепнет, – заявил Шон, возвращаясь к прежней теме, – но у этого правительства хватает сторонников, включая представителей рабочего класса вроде нашего чертова соседа. За Бивербруком – вся мощь его газет. А к тому же полиция, армия и немцы. Это будет долгая кровавая битва, и я молю Бога, чтобы после ее окончания нас ожидало что-нибудь новое, лучшее. Не то, что получили русские.

– Быть может, мы закончим как Америка, – сказал Джефф. – Не уверен, что это такая уж хорошая перспектива.

Фрэнк выпрямился на стуле.

– Давайте не будем ссориться друг с другом, – с мольбой сказал он. – Пожалуйста, не надо.

– Да мы болтаем немножко, только и всего… – сказал Бен.

– Вы собрались здесь из-за меня, – продолжил Фрэнк. Над круглым столом повисла вдруг тишина. – Вы – отважные люди, решившие сражаться. И должны стоять заодно.

После ужина, уставшие, они отправились спать. Джефф, деливший комнату с Дэвидом, разделся и лег в кровать.

– Ты как себя чувствуешь? – спросил Дэвид.

– Жить буду. – Джефф кивнул на полную кружку воды, которую принес с собой. – В горле жутко сухо, надо постоянно промачивать его. Боюсь, ночью придется подниматься в туалет. Забавно, что этот чертов туман на одних действует сильнее, чем на других. – Он улыбнулся. – Хорошие новости насчет Сары, правда?

– Да.

– Я все беспокоюсь о маме и папе. Но как сказал Джексон, они ничего не знают и у них есть связи.

– С ними все будет хорошо.

– Что думаешь о состоянии Фрэнка?

– Он до сих пор возбужден, судя по его словам за ужином. Но по-моему, он больше не попытается бежать. Он мне обещал. Дай-ка загляну к нему сейчас, перед сном.

Дэвид постучал в дверь соседней комнаты. Бен разделся до исподнего и аккуратно складывал одежду рядом с матрасом. Дэвид заметил большой круглый шрам на боку мускулистого торса и ряд длинных рубцов на задней части бедер. Круглый шрам выглядел как след от пули. Дэвид понял, что очень мало знает о Бене, о том, через что ему довелось пройти. Фрэнк только что стянул рубашку, его белое тело выглядело болезненно худым.

– Все нормально? – осведомился Дэвид.

– Ага, – бодро откликнулся Бен. – Как раз собираемся баиньки, правда?

– Я очень хочу спать, – сказал Фрэнк. – Я принял мои ночные таблетки.

– Мы все сонные, – заметил Бен. – Впрочем, завтра у нас будет время для отдыха. Это ведь как на войне: один день не продохнуть, а на следующий сидишь сложа руки.

Дэвида осенило: Бен счастлив,