В итоге супруга Шпеера запевает «Соловья», ну, того, который голосистый и неизвестно с кем всю ночку пропоёт; заканчивают дуэтом с Городецким. Все в восторге.

А вы, Александр Борисович, как познакомились с Джорджем Джорджиевичем? Хозяин присоединяется к вопросу Елены Эрнестовны, просит рассказать. Городецкий, опуская лишние детали, пересказывает историю о том, как «Балладу об уставшем карауле» ему пришлось исполнять для героя этой самой баллады. В подробности вдаваться не будем, тем более что прислуга уже разносит шашлык.

И – к вопросу о качестве подготовки вроде бы неформального мероприятия.

– Дорогие гости, с позволения Герхарда Антоновича я вам открою ещё одну подробность его биографии. Ещё в советское время, когда это было чревато, особенно для работника юстиции, наш Герхард стал постоянным прихожанином православной церкви. И поэтому, из уважения к его религиозным чувствам, я специально дал поручение приготовить несколько видов шашлыка, в том числе из рыбы и курицы. Да, я в курсе, что по церковному календарю у нас в этом году Первомай пришёлся на шестую неделю Великого поста; с понедельника начнётся Страстная седмица. Поэтому, насколько это возможно, я приготовил ещё и постные блюда.

– Спасибо, Джордж Джорджиевич. Но вам не стоило беспокоиться об этом. Если христианина во время поста приглашают в гости и там подают скоромную пищу, то верующий человек не должен от неё отказываться, чтобы не обидеть хозяина. Это важнее.

На этой реплике Шпеера Жмеровский бросил в его сторону очередной короткий, но внимательный взгляд.

По очереди хозяин и его гости пробуют все виды шашлыка (вкусно, кстати, приготовлено), ещё немного выпивают. Певец Городецкий уже зовёт Герхарда на «ты», причём из большого уважения – молодец, сиротку не бросил, настоящий мужик. Послушав Борисыча, хозяин делает предложение.

– Я понимаю, что должность есть должность... Но давайте тогда хотя бы без отчеств, а? Тем более что у меня оно не родное.

Джорджиевич я меньше десяти лет.

Все улыбаются, предложение надо принимать.

– Как скажете… Джордж.

Хозяин поощрительно улыбается – молодец, Шпеер, так и надо.

И сразу же, как бы между прочим:

– Герхард, вы не станете возражать, если ваше Солнышко завтра заедет ко мне на пару часов? Вот примерно в то же время, как сегодня. Вы, наверное, знаете, что я время от времени вспоминаю, что когда-то был художником. И рисую портреты людей, которые чем-то мне запомнились. Я бы хотел попробовать нарисовать Санни.

– Да, конечно…

А что тут ещё скажешь?

Он посмотрел в сторону племянницы. За всё время застолья она, пожалуй, говорила меньше всех. Только смотрела на хозяина.

А он время от времени бросал взгляды на неё.

Санни сидела, опустив голову и сжав руки. На лице – лёгкий румянец. И это не от выпитого – девушка весь вечер по чуть-чуть отпивала из одного и того же бокала. Украдкой она бросала взгляды на устроителя вечеринки.

А хозяин…

Удовлетворённо кивнув, он предложил гостю присесть рядом, совсем близко.

– Герхард, чтобы все недоразумения снять, да? Я прочёл письмо из синодального отдела, которое вы хотели мне передать на расширенном совещании. И хочу поблагодарить вас за смелость. Я правильно понял, что вы выполняли личную просьбу протоиерея Смирного? Это он вас попросил передать бумагу лично мне?

– Да, Джордж Дж... Джордж.

– Тут вот какое дело, Герхард. У меня есть некоторые принципы, по которым я управляю страной. Один из главных – у меня нет, не было и не будет никакого домашнего Политбюро. Рудольф, – он кивнул в сторону Жмеровского, сидевшего неподалёку, – не может прийти ко мне с какими-то личными инициативами по законодательной части. Жозефина не может. Никто не может. Власть тени не приемлет, Герхард. На троне друзей не имеют. Поэтому...

Передайте отцу Димитрию, что я прочёл его прошение.

– Всё понял! Всё передам.

Рядом со Шпеером сидел обыватель в джинсах и футболке с прикольным рисунком. Сосед по даче, устроивший пикник по случаю Первомая. Довольно симпатичный мужчина средних лет с красивой проседью в волосах, к которому, кажется, неравнодушна Санни – и, наверное, есть отчего. Президент Северной Федерации. Власть тени не приемлет. Нет, не было и не будет домашнего Политбюро. Так, а вот с этого места – поподробнее! В каком смысле – домашнего Политбюро? Санни что? Уже?..

На следующий день устроитель пикника действительно пригласил племянницу Герхарда к себе не более чем на несколько часов. И вернулась она с рисунком. Да, его фирменный стиль, его манера. Портрет на бумаге, выполненный простым карандашом. Окно, за окном садится солнце, на подоконнике сидит Санни. Одетая, только босиком. Впрочем, не в кроссовках же на подоконник залезать? Смотрит на заходящее солнце и улыбается. Ниже, рукой художника, название работы: «Солнышко и солнце».

– Дядя, мы действительно рисовали портрет. Точнее, я позировала, а Джордж рисовал.

И – не расспрашивать же её о подробностях?

Санни ушла к себе. Ей действительно больше нечего рассказать дяде. Пока Джордж рисовал её, он почти не задавал вопросов.

Так, между делом, один раз. Санни, а ты ведь наверняка видела протоиерея Димитрия Смирного. Как он тебе показался? Ну, как показался... Он чем-то похож на тебя. Совершенно не тот, за кого себя так убедительно выдаёт. Твоя маска – суровый начальник, а его маска... Он образованный, но очень глупый человек, голову которого легко забить любой ерундой. Он заботится о сиротах в своём детдоме – но морально готов убивать коммунистов и либералов просто за их убеждения. Он строит из себя мудрого и доброго пастыря – а на самом деле очень злой, закомплексованный человек. Из него вышел бы идеальный предводитель какой-нибудь маленькой секты. Он очень старается казаться заботливым и ласковым духовным отцом, но я ему не верю и никогда не пойду к нему креститься. Вот как-то так.

Портретист дослушал сбивчивую речь Санни до конца, улыбнулся.

– Значит, у него тоже маска. Только наоборот. А кто, по-твоему, я, если не суровый начальник?

Санни напряглась. Опустила взгляд.

– Не бойся, говори. Я не обижусь, обещаю.

– Ты – ангел, которого заставили быть бесом. Не знаю почему, но мне так показалось.

Она испуганно сжалась. Хозяин особняка подошёл и потрепал её по щеке.

– Тебе