Она плыла, осторожно переступая шпильками по каменной мостовой прислушиваясь к обрывкам чужой жизни. Люди разговаривали, появляясь в пределах слышимости на пару мгновений и тут же исчезали, чтобы больше не встретиться ей никогда.

— Да, хер ему скажи. Я уже проект сдал, он все подписал, ничего я править не… — запаренный парень, отрешенно разговаривающий по гарнитуре, чуть не налетел на нее, бросил взгляд и исчез за спиной.

— Если температура будет держаться….

— Сколько? Это дорого…

— Привет, мам! Я сегодня не заеду. Что? Нет, не смогу…

— А я ему такой говорю…

Рядом истошно засигналила машина, кого-то жизнь уже вывела из себя. Ткнула пальцем в самого слабого, того, у кого на календаре всегда был понедельник. Кому надо было спешить, иначе он бы не успел никуда.

Было уже три часа и до работы оставалось немного. Нужно было купить мороженного, отыскать свободную лавочку в тени и скинуть на полчаса гадские туфли. Полчаса полнейшего счастья. Никому не нужного времени, которое Олька оплачивала сама.

— Пломбир, Лакомка, Эскимо? — продавщица, утрамбованная в ларек, как черепаха в панцирь вопросительно на нее посмотрела. Ее голову украшали глупые пластиковые светящиеся метелки, создающие иллюзию веселья и радости. Сплошного веселья и радости, под которыми серело потное лицо с мешками под глазами. Усталое лицо с признаками небольшого, уже начавшего отпускать похмелья. Справа свисали разноцветные шары сахарной ваты, затянутые пленкой, слева на горке стояли бутылки с водой, казалось если она шевельнется вся эта требуха повалится и похоронит ее под завалами. Как она двигалась в этом лабиринте оставалось загадкой.

— Пломбир, — определилась Олька. — И воды.

— Газ — негаз?

— Простой, — Олька переступила с ноги на ногу, Бланик ощутимо жали.

— Сто четырнадцать, — продавщица исполнила акробатический номер, протянув ей покупки. Гора товара опасно покачнулась.

— Спасибо!

Она приняла холодный стаканчик мороженного на пластиковой обертке которого расползалась изморозь, а бутылку положила в бумажный пакет к купальникам. Еще сто метров и она присядет где-нибудь и будет наслаждаться жизнью, скинув шпильки с ног. Мелкие удовольствия, за которые жизнь не просит денег. Слишком мизерные для назначения цены и бесценные, если брать по большому счету.

Золотой свет, свет разбавленного меда плыл по гаревым дорожкам, Олька на мгновение прикрыла глаза. Словно моргнула на пару мгновений дольше. Раз — пара секунд в желтых сумерках, пробивающихся сквозь веки, два — шорох листьев, розовый мелкий камень под подошвами. Мамы с колясками. Пахло цветами, чем-то сладким, пыльцой. Город отступил, принялся топтаться на краю, напоминая о себе шорохом шин и гулом двигающихся по Москворецкому мосту автомобилей. Ему не терпелось снова схватить Ольку, затянуть в асфальтовые волны, в терпкую вонь выхлопных газов, беспросветную суету, проблемы. Остановившись там, на границе Зарядья, он шелестел деньгами, требуя ответы на незаданные вопросы, хотел секса, удовольствий и времени. Ее времени. Ей хотелось, не оборачиваясь показать ему средний палец в идеальном маникюре и, покачивая туго обтянутыми юбкой бедрами, исчезнуть в зелени. Навсегда. Ну или хотя бы до пяти, потому что в половину шестого ее будет жать Кристина. И друзья. Если она захочет. А она, наверное, захочет — несмотря ни на что, триста долларов даже за вычетом комиссионных Крис это двадцать тысяч. Неплохая сумма за пару часов спектакля под названием женский оргазм. Кем она представится? Раздумывая, она неторопливо шагала по дорожке. Выбор роли был приятным.

Студентка, секретарша, продавщица в бутике, фрилансер — миллионы вариаций. Рыжая девочка с зелеными кошачьими глазами в поисках себя.

Сплошные большие и мелкие удовольствия неожиданно закончились, потому что прямо перед выбранной лавкой у Ольки произошла катастрофа — супинатор на правой туфле разломился, и она чуть не упала, больно ударившись коленом о деревянное сидение. Она ойкнула, скорей от неожиданности, чем от боли. Присела и расстроенно принялась изучать обувь.

Подошва лопнула пополам и держалась на тонкой полоске кожи, каблук с площадкой под пятку свернулся на сторону и торчал сейчас свернутой куриной шеей. Это был полный крах, бесповоротный. Коварный Бланик подвел ее в самый неподходящий момент. Что теперь было делать? Ехать через весь город босой? На глаза сами собой навернулись слезы. Босой через весь город.

Черт, черт, черт. Представив, как она это проделает, Олька обиженно поджала губы, а потом отложив в сторону туфлю, развернула мороженное. Нужно было компенсировать потери сладким и подумать.

— Девушка, почему вы плачете?

Олька вздрогнула. Во-первых, она не видела, как он подошел, во-вторых, не заметила, что плачет по такому пустяковому поводу. Подумаешь, через весь город на метро. Мало ли сумасшедших тут обитает? Каждый второй, и у всякого болт в голове.

— А вам какое дело? — она злилась на себя. За эту минуту глупой беспомощности, за слезы, которые даже не заметила. За красивые лакированные туфли, которые на поверку оказались полным фуфлом. За то, что ей было не плевать и было жалко себя. Пожалуй, впервые в жизни ей стало жалко себя, жизнь и время, которое она продавала.

— Никакого, — согласился собеседник и присел на лавку. Еще один сумасшедший, которому все было надо. Он даже не рассматривал Ольку, как это обычно делали мужчины. Ни грудь, ни ноги, ни ярко накрашенные губы, тронутые тушью ресницы, ямочку на шее, в которой лежал грошовый кулончик. Вообще ничего. Зато он наклонился и с интересом прочитал затертую надпись на подошве.

— Манола Бланик.

— Маноло, — автоматически поправила она и укусила мороженное, слезы почему-то продолжали наливаться в глазах.

— Маноло? — он хохотнул, в выдохе чувствовался алкоголь. Теперь Ольке была понятна его забота.

Она никак не могла его определить. Обычный, короткие волосы с начинавшимися залысинами, серые глаза, синий пиджак с белыми пуговицами. Пиджак был неплох. Хорошо было бы увидеть его часы. Кристина говорила, что человек обычно определяется по часам. Подделки, висящие как камень на руке носили клерки, перебивающиеся от зарплаты до зарплаты. Огромные, из блестящего цыганского золота — признак полной несостоятельности владельца. Как финансовой, так и умственной.

Часов было не разглядеть. Он повертел в руках сломанную обувь. И обозначил как бы про себя.

— Без вариантов. Сдох ваш Бланик.