Аналогичной баночкой путешественников одарил по уговору с «Аэрофлотом» гандеровский буфет, так что у меня их оказалось две. С парой напитка в руках я прохаживалась по зальчику и заметила за стеклом сувенирного магазина в ряду других канадских презентов небольшую куклу в индейском костюме, совершенно неотличимую от той, какую 25 лет тому назад привезла мне в подарок двоюродная бабушка, тетя Кристина, приехавшая в незапамятные времена из Швеции хоронить свою сестру, тетушку Герту. Неужели она летела через Гандер? Теперь никто не узнает, а новенькая Эскимоска (имя собственное) в кожаном облачении с двумя кукольными младенцами за спиной показалась самым удивительным чудом Нового Света.

Я играла ею четверть века назад, кузина Ирочка дотрепала её потом до неузнаваемого состояния, и пожалуйста — вот она, с золотистыми глазами и в кожаных мокасинах! Никогда не ожидала, что чужестранный аэропорт порадует сладостным воспоминанием детства. Не могу себе простить, что не решилась размочить командировочные и не купила смуглую красотку за любую сумму!

От Гандера до места назначения было недалеко по трансатлантическим масштабам, мне же, как сказал бы Валентин, было без разницы. После скромного обеда в баночках и судочках, я вновь попала в плен к неумолимому Морфею и, зачарованная им, пропустила все наземные виды, даже Нью-Йорк с высоты птичьего полета. Соседи пытались меня растолкать, чтобы показать город, где живут их родные, я сказала вежливо: «Ах, Нью-Йорк — поразительно!», и вновь закрыла глаза до самой посадки в столице Соединенных Штатов Америки.

Боюсь, что более бестолкового перелета через океан не совершал никто, однако не каждому выпадает на долю бить ближнего по голове в ночь перед отлетом, затем публично каяться в содеянном и ждать от окружающих сочувствия и помощи.

Посадку в Даллас-Интернейшнл, американское летное поле, паспортный, таможенный и иммиграционный контроль я приветствовала вполглаза, хотя вполне благосклонно. Не смутила даже официальная тетенька с кудряшками, пристально изучавшая что-то на экране компьютера. Они с юным строгим стражем границы в Шереметьево II составляли идеальную пару: мама и сын порядка двух великих держав. Когда компьютер подсказал маме порядка, что в этой стране я пока ни в чем не провинилась, она оделила меня положенной улыбкой, сказала: «Wellcome to United States», и вернула мои документы с нужными отметками.

Я сказала тетеньке: «Thank you», проследовала в очередной зальчик, выудила с багажного круга гобеленовую сумку и направилась к выходу, мучительно вспоминая, успели мы с Иркой дать Борису телеграмму о дне моего прибытия, или нет. Что собирались, это я помнила твердо, но вот как с осуществлением замысла…

Появление Бориса в очередных дверях рассеяло недоумения, он взял у меня сумку и сказал первым делом:

— Что ж вы телеграмму не дали? Я уже третий рейс встречаю. Только вчера догадался проверить в «Аэрофлоте». С Ириной все в порядке?

— Извини, Боря, я, наверное, закрутилась. Здравствуй. Ирка и Славик в полном ажуре, шлют тебе пламенный привет, Ирка похудела, а племянник растолстел, стал, как шарик.

Как всегда, при упоминании семейства сухое, замкнутое лицо Бориса расслабилось и расцвело, в роговых очках заиграли искры, а в голосе появились интонации. Его очень интересовал вопрос, отчего Ирка похудела, от плохого питания или сама села на диету.

На все остальные явления жизни Борис смотрел с неизменным неодобрением, мог молчать часами, формально улыбался, когда к нему обращались, вежливо отвечал на прямые вопросы. Из состояния заторможенности его выводило лишь появление Ирки со Славиком или хотя бы упоминание о них. Тогда он радикально преображался, действовал и говорил с пылом молодого священнослужителя Весты. (В древнем Риме их не было, весталками — жрицами богини домашнего очага — служили девственницы, но мой зять Боря внес поправку в римскую теологию. Он родился жрецом Весты. Валентин дал бы ему кличку «Вестовой» по аналогии с русалками и водяным).

Наверное, по упомянутым причинам моя змейка Ирочка, пробовавшая чары на всех подряд (с неизменным успехом), остановила выбор на молчаливом молодом дипломате.

За приличным семейным разговором мы с Борисом вышли из здания в духовочную июльскую жару, нырнули в казенную машину, включили кондишн с музыкой и поехали по превосходной дороге прямо вглубь пока не совсем реальной Америки. По первому впечатлению она не слишком рознилась от недавно проделанного пути из Москвы в Шереметьево, та же зелень по краям шоссе, только дорога шире раза в два и надписи вдоль нее обильнее и на ином языке.

— Вот тебе Америка, — с привычным недовольством объяснял Борис. — Хорошие дороги, ужасные здания, кошмарные города, великолепные пригороды, все вперемешку, как заплаты на сельском одеяле. Не разобрался — какая заплата к чему, так и уедешь в уверенности, что здесь сумасшедший дом. Научишься смотреть правильно, на нужные куски — получишь от этой страны правильное впечатление и большое удовольствие. Мы, слава Богу, попали в нужный кусок, живем на краю пригорода: спокойно, дружелюбно, тихо, как в деревне. Увидишь. Тут главное, не перепутать город и деревню. Они имеют значение обратное общепринятому, сразу сообразить сложно.

Борис произносил загадочную речь, а вдоль дороги, в соответствии с нею, возникали без системы то куски природы, то группы урбанистических зданий из стекла солидных серых и черных цветов, то распластанные по асфальту полукруги одноэтажных магазинов и лавочек, то дорогу обступали чистенькие ухоженные домики невероятно уютного и заманчивого вида, все в цветах и зелени. Не верилось, что в такой сказке живут реальные люди, однако на газонах перед домами валялись игрушки, даже детские велосипеды, старичок деловито косил машинкой траву, на пороге одного из пряничных домов сидела стайка подростков в шортах и длинных майках, они смеялись и пили кока-колу из красных банок.

— Столицы тебе сегодня не будет, — деловито продолжал Борис. — Мы до нее не доедем. Я тебя сейчас высажу дома, отдохнешь с дороги, вечером обговорим, как с твоими делами, куда везти тебя и когда. Еда в холодильнике, кондиционер включен, располагайся в детской, я там поставил раскладушку.

Мы уже въезжали сложным образом с шоссе на широкую аллею-улицу. С одной стороны двухэтажные домики лепились вплотную один к другому, а на противоположной стояло несколько трехэтажных строений, напоминавших санаторные корпуса средней руки, с большими лоджиями и огромными окнами-стенами. Каждое из зданий неизменно располагало газоном, маленькие порции перед нарядными сотами, большие паласы вокруг кирпичных корпусов. Около тротуаров стояли рядами машины всех цветов и марок.

Борис мастерски ввел экипаж в небольшое пространство подле одного из корпусов, притер машину к бамперам соседних и только после маневра разрешил мне отстегнуть ремни и высаживаться. (Борька и раньше слыл педантом, а в этой законопослушной стране превратился в чудовище точности и аккуратности).

Я медленно покинула прохладный салон и распрямилась под льющимся со всех сторон щедрым курортным солнцем. Борис захлопнул свою дверь и пошел забирать из багажника гобеленовую сумку.