Общество будущих священнослужителей и даже священнослужительницы в купальных костюмах смутило бы с непривычки кого угодно, однако я потеряла способность удивляться и только лениво проводила взглядом смуглую девушку, прошедшую по улице мимо решетки бассейна. Она была одета в какую-то униформу, я не секунды не сомневалась, что вижу перед собой стюардессу, однако Стэфани заметила, что Марша в прошлом году закончила семинарию и теперь — армейский капеллан!

Я тоже слегка потолковала о своих более привычных занятиях, узнала от Стэфани, что называюсь «career lady» (карьерная дама), потому что свою деятельность устремила в русло карьеры, а не семейных занятий. В Америке очень уважают такого рода решения, но с семьей при этом варианте практически невозможно, или дело всерьез или семья. Некоторые ухитряются, но редко, вот вам повезло, считала Стэфани, в России выбор не столь суров — ей Айрини говорила.

Синяя вода плескалась, дети всех цветов и оттенков кожи прыгали с вышки, солнце уже не палило, а ласково грело, и в траве по периметру бассейна громко свиристели цикады.

Обыденная жизнь в Америке казалась уютной и домашней до крайности. Больше всего поражало всеобщее дружелюбие. Я понимала, что это одна из форм вежливости, но устоять не было возможности.

Я испытывала в ответ приятные чувства той же интенсивности, это и был нужный стиль общения. Стало понятно, отчего Ирка взахлеб хвалила соседей и их манеры, их воспитание переходило в иное качество, название которому сразу не подберешь. Если это считалось американской простотой, над которой два века смеются в Европе, то никому не зазорно впасть в такое опрощение.

Около шести часов по местному времени я сердечно попрощалась с новыми знакомыми, поблагодарила Стэфани за доставленное удовольствие и ее милое общество (ко мне начали, но не без усилия, приходить хорошие манеры) и отправилась в жилище Ирины и Бориса поджидать хозяина. Светская жизнь в бассейне была в самом разгаре, и будущие батюшки с матушками дружно помахали на прощание. (Реплика в сторону. Я для них казалась гораздо большей экзотикой, чем для меня Марша — армейский капеллан!)

Борис приехал чуть раньше, чем обещал, привез свежеприготовленную, горячую пиццу из местного заведения «на вынос», мы поужинали, я рассказала о приеме в бассейне, и Борис вполне одобрил. Далее он спросил, какого я жду содействия на ближайшие дни, и я вспомнила, что приехала по делу, вернее, по разным делам, а не купаться в бассейне с будущими служителями культа. Пришлось достать многочисленные бумаги и взяться за телефон.

Проконсультировавшись с Борисом, в каких выражениях звать к разговору ученую даму, я набрала номер и спросила, если будут очень любезны, доктора Жанин Бивен.

— Это она, — ответил дамский голос с заметным акцентом.

— Здравствуйте, доктор Бивен, — начала я почтительно. — Меня зовут Катя, я приехала сегодня из Москвы.

— Ах Катрин, какое счастье, что вы наконец здесь! — голос доктора Бивен рассыпался сложными неамериканскими интонациями. — Я так хочу вас поскорее увидеть! Я думала, что мы встретимся сегодня. Вы хорошо устроены?

— О да, спасибо, меня чудесно приняли, — заверила я. — Наш общий друг Поль сказал, что вы были так любезны, что согласились…

— Апсольман, Катрин, мое время в вашем распоряжении. Если вы не возражаете, я заеду за вами завтра в двенадцать часов. Мы съедим ланч и поговорим. Куда мне за вами заехать?

— Доктор Жанин, как мило с вашей стороны, я буду счастлива вас видеть! Если вы не против, я передам телефон моему родственнику и хозяину, он лучше знает, где я нахожусь.

— О, Катрин, какая вы милая, право, я его слушаю, — согласилась подруга Поля.

Я сунула трубку оторопевшему Борьке, и он долго толковал доктору Бивен номера дорог и названия поворотов. Наконец она уразумела, сказала Борису: «Спасибо, приятно познакомиться», затем заверила что прибудет к дому в полдень, и мы распрощались очень тепло.

Борис вслед за первоначальным шоком испытал облегчение, что заботы обо мне перепадут с его плеч на указанную доктора Бивен, и попросил только об одном: всегда иметь при себе документы и номера телефонов его и посольства, на всякий случай. После некоторого колебания он признался, что даже Иркина дружба с американскими соседками — единичный феномен среди посольского персонала и не особо афишируется, благо живут они на отшибе. Тем более мои международные связи и разъезды с доктором его слегка коробят, однако он всецело полагается на мое благоразумие.

Я была крайне удивлена и спросила:

— Разве новые веянья не смыли остатки холодной войны в сознании дипломатов, теперь даже не советских, а российских?

— Да, конечно, новое мышление, — ответил Борис и не поленился еще раз повторить инструкции.

Затем он включил телевизор и продемонстрировал все 54 канала кабельного вещания — в основном шла жуткая дрянь, стрельба или вампиры. Когда я вышла перед сном покурить на балкон, в небе сияли крупные, как на Юге, звезды, в траве неистово верещали цикады, а над ними вспыхивали и гасли большие белые светлячки. Тропическую идиллию дополнял неумолчный шум хайвея (скоростного шоссе) неподалеку. Машины пробегали по невидимому мосту выше нашей крыши, вспыхивали на секунду фарами и пропадали с глаз в темном бархатном небе.

Несмотря на непосредственный опыт, в Америку как-то не верилось, мысли и чувства не поспели за «серебристым лайнером» и вступали в противоречие с увиденным и услышанным в тот день. Москва была реальна, Америка — еще нет.

Утром Борис не стал меня будить, ушел на работу рано и тихо. Я проснулась в Славиковой комнате, среди игрушек и детских картинок, побродила в халате по апартаментам, почитала проспекты конференции (в которой была записана лжеучастницей), ничего не разобрала и пошла искупаться. Ранним воскресным утром бассейн оказался совершенно пуст, спасатели просветили, что все как один пошли в церковь. Таким образом неверующим не возбраняется занимать любые лежаки и плавать вдоль и поперек в свое удовольствие.

Насладившись утренним плаванием в полном одиночестве, я в 11 часов по местному времени стала готовить себя к свиданию с доктором Жанин Бивен. Жаль, что не догадалась пригласить ее в бассейн.

Для выезда с Жанин я надела не нарядное, но одно из самых элегантных платьев, вместо туфель выбрала босоножки и подкрасилась совсем чуть-чуть. Французское прошлое доктора Бивен меня слегка смущало, не хотелось показаться провинциалкой с задворок Европы. Я уже разобралась в местных модах и для Стэфани оделась бы в Иркины шорты и майку без рукавов.

Машина доктора Бивен въехала в улочку-аллею почти ровно в полдень, лихо совершила разворот и встала у подъезда — новенькая, синяя, с надписью «Хонда». Когда из машины вышла миниатюрная дама в костюме с короткой юбкой, я поняла, что это и есть доктор, закрыла за собой дверь и поспешила ей навстречу.

В облике доктора Бивен доминировало хрупкое темное изящество. Не только неведомая Октавия, рядом с ней и я наверняка смотрелась белой коровой. Ее точеную фигурку увенчивала голова в коротких черных кудрях, на столь же точно вырезанном, хотя взрослом лице преобладали трагические темные глаза.