рождения до последнего дня, когда узнала, что станет бабушкой. Она улыбалась и смеялась, ведь все слёзы выплакала наяву. Лишь под утро губы её медленно расслабились, прогнав счастливую улыбку, и худое лицо наконец выражало умиротворение. Женщина вздохнула в последний раз, вновь подумала о том, как любит свою сестру Джоанну, и мысль, согрев душу, осталась с Ирой до рассвета, не развиваясь в идею и не ускользая из сознания. Осталась как есть: короткой и чистой.

Наутро Ирина Кильман не проснулась.

***

Вечером того же дня Антон Чипиров возвращался домой после подработки. Он несколько раз звонил в дверь, однако впервые ему никто не открыл. Антон насторожился, но тут же стукнул себя по лбу, вспомнив, что все, должно быть, отправились на благотворительный вечер. Сам он пойти не смог, поскольку ему в тот день не дали отгул, а родителям он сказал, что едет в библиотеку читать книги по истории религии для университетского доклада. Да-да, точно, так и было.

Юноша поспешно достал ключи и, пытаясь открыть входную дверь, понял, что она не заперта. Он осторожно приоткрыл её и проник внутрь; в прихожей было тихо. «Господи, дай мне храбрости и помоги защитить мой дом», — взмолился Антон, взял в руки первое, что попалось на глаза (кажется, это был железный рожок для обуви), занёс его над плечом и медленно стал красться по коридору.

В гостиной горел тусклый жёлтый свет. В дальнем углу послышались шорохи, а затем еле слышные шаги навстречу юноше. Антон поднял рожок над головой, готовясь обороняться, но увидел перед собой стройный женский силуэт в серебристой абае. Он подошёл ближе. Белая кожа девушки лоснилась от медного пламени огня, а иссиня-чёрные волосы мягкими локонами спускались по спине до лопаток и покрывали плечи.

— Антон, — послышался в полутьме бархатный шёпот, — Антон, не пугайся…

— Тая?! — Юноша тут же опустил орудие самообороны и уставился на незваную гостью в благоговейном ужасе.

Месяц он не смел произносить это имя вслух. Месяц не смел дышать полной грудью. Слишком много места занимало теперь его разбитое сердце, так что не наполнить было лёгкие воздухом свободы. Её сатиновый голос подействовал на Антона, точно удар в солнечное сплетение. Уставшее серое сердце его вновь пронзила стрела, наконечник которой был пропитан опаснейшим ядом — страхом перед неизвестным. Естественные последствия слепой, всё покрывающей, честной любви. Поначалу всегда больно. Всегда. Однако от настоящей стрелы человек погибает. От стрелы любви — оживает. И пока любишь — живёшь. «Извини, что я без приглашения, — кротко произнесла девушка и потупилась. — Пройди, пожалуйста, в комнату». Душа Антона была парализована. Тяжёлое сердце барабанило по грудной клетке, словно по решётке тюремной камеры, стремясь во что бы то ни стало вырваться наружу.

— Прошу тебя, пройди, — несмело повторила Тая.

Антон медленно разулся, повесил рожок на крючок в прихожей и вошёл в столовую. Вся комната была увешана фонариками, в которых горел огонь. На стенах висели маленькие звёздочки, сделанные из тонких металлических прутьев. Внутри них тоже мерцали огоньки. Юноша оценил искусную ручную работу.

— Я приготовила ужин, — раздался несмелый голос за его спиной.

— Слушай, а как ты вошла?

Девушка потупила взор и сделала шаг назад. Казалось, она вот-вот заплачет.

— Я могу уйти, если ты не хочешь меня видеть. Я всё пойму.

Антон сел за стол, трясущимися руками взял приборы и попробовал мясо. Египетская фатта. Пряный вкус её родного дома. На мгновение он зажмурился от наслаждения, представив, что эту говядину приготовила ему любимая жена. Влажные глаза он сразу промокнул салфеткой.

— Проходи, Таечка, — он кивнул на соседний стул. Тая осторожно присела рядом. Антон тотчас принялся болтать, всеми силами пытаясь оттянуть предстоящий тяжёлый разговор: — Целые сутки без пищи дают о себе знать. Пришёл голодный, как волк. Очень вкусно. Неужели ты ради меня говядину из ресторана заказала?

— Не заказывала. Сама приготовила.

— Серьёзно? — воскликнул Антон. — Так вкусно.

— Почему ты удивлён? Думал, я не умею?

— Не поэтому, — промолвил он, проглотив последний кусок стейка. — Не могу поверить, что ты пришла, ужином угостила… огоньки повесила… простить меня смогла. А я после твоего великодушного подвига ещё смею называть себя порядочным человеком. Мне совестно до зуда в коленях.

Тая захлопала влажными глазами.

— Простить тебя? А тебе за что извиняться? Ведь это я тогда…

— Ты? Тая, ну что ты!

— Ты про вечер в номере отеля?

— Да, про него, — виновато закивал Антон и застучал зубцами вилки по блюду в такт каждому слову. — Я ужасно себя повёл. Нагрубил тебе, оскорбил, не понял, не обнял, когда ты просила просто быть с тобой, не оставлять тебя, разделить с тобой постель. А я испугался, как мальчишка. Ушёл. Проклинал тебя всю дорогу домой. — Слёзы одна за другой покатились по его бледным щекам, и Антон стыдливо опустил голову. — Я твердил тебе о любви, о чистой любви без порока, а тебе нужна была любовь простая и близкая: здесь, сейчас, навсегда. Я не смог тебе её дать — закрыл глаза, когда ты наизнанку вывернула передо мной свою душу, травил нравоучениями, а нужно было просто поцеловать тебя. Лечь с тобой. Кто сказал, что это грех? Настоящий грех — отвергнуть человека, нуждающегося в твоей заботе, и прикрываться при этом принципами и правилами. Чем я лучше мерзавцев, которые пользовались твоим телом и молча уходили? Ведь я поступил даже хуже. Всё гадал, как попросить прощения, простишь ли, будешь ли слушать. А пока думал и трудился над подарком, ты сделала первый шаг. Не позор ли мне?

Он замолчал и заплакал. Тейзис не смела шевелиться. Она лишь бесшумно, но глубоко дышала и изредка, не поворачивая головы, бросала короткие взгляды на юношу. Время от времени Антон поднимал глаза, осматривая висящие на стенах светильники-звёзды, и их мягкое бежевое свечение ласкало его печальное лицо. Тая обняла ладонями холодные плечи. Пока она думала, чем заполнить тугую тишину, Антон вскочил и направился в коридор. «Сейчас, сейчас, — мямлил он, судорожно ища что-то на полках стеллажей и в ящиках. — Сейчас, Таечка, прости, что так поздно». Ещё две минуты поисков — и юноша отыскал заветный подарок. Он пригласил Таю в комнату, включил настольную лампу и положил на тумбочку альбом ручной работы. Тая села за стол и с разрешения молодого человека стала листать книгу. Альбом состоял из тонких картонок, на каждой сияющими нитками был вышит рисунок: то Таин портрет, то ваза с цветами, то цитата из английского романа, то ветка сирени, то водопад, то мягкая игрушка, то сад во дворе её дома,