Кумушка пошла к другим кумушкам, и они, расстелив скорее простыни на полу, посадили на них гусыню. Но гусыня, вместо того чтобы открыть у себя в подхвостье монетный двор, чеканящий золотые эскудо, открыла сточную трубу отхожего места, которая мигом выкрасила белье этих несчастных в цвет сиенской охры, так что вонь пошла по всему кварталу, подобно тому, как по воскресеньям изо всех окон несется запах «пиньята маритата»[562].

Увидев это, они подумали, что если будут обращаться с гусыней хорошо и терпеливо, то все же добудут философский камень для исполнения своих желаний. Поэтому они накормили ее так, что пища валилась наружу, и посадили на другую чистую простыню; и если в первый раз гусыня показала себя просто засранкой, то теперь она произвела полное впечатление больной дизентерией, ибо пищеварение сделало свое дело. И разъяренные кумушки загорелись такой злобой, что, свернув гусыне шею, выбросили ее из окошка в глухой переулок, куда сваливали нечистоты.

Но судьбе — по прихоти которой бобы прорастают там, где не ждешь, — было угодно, что мимо того квартала направлялся на охоту сын короля; и внезапно так разыгрался у него живот, что он поручил слуге коня и шпагу, а сам зашел в переулок облегчиться. Окончив свое дело и не найдя в карманах ни клочка бумаги, он увидел лежащую рядом убитую гусыню и решил воспользоваться ею по этому назначению.

Но гусыня, которая оказалась отнюдь не мертва, впилась клювом в нежную мякоть бедного принца, и он закричал так, что сбежались все слуги. Пытаясь оторвать гусыню от его плоти, они убедились в своем бессилии, ибо она ухватилась за принца, как некая пернатая Салмакида за волосатого Гермафродита[563]. Итак, принц, не в силах терпеть боли и видя тщетными все труды слуг, приказал им отнести себя на руках во дворец. Сюда были немедленно созваны медики, которые, устроив консилиум в присутствии пациента, испробовали все известные им способы, пытаясь справиться с этим несчастным случаем: мазали принца целебными мазями, орудовали щипцами, посыпали порошками. Но поскольку гусыня оказалась клещом, которого было не выгнать из кожи ртутью, явила себя пиявкой, что невозможно было оторвать от раны при помощи уксуса, принц повелел обнародовать указ: если найдется в государстве человек, способный избавить его от эдакой чесотки в заднице, тому, если он мужчина, будет в награду дано полкоролевства, а если женщина — принц возьмет ее себе в жены.

Ну и посмотрели бы вы, как народ повалил ко дворцу целыми толпами, теснясь, отталкивая друг друга, разбивая друг другу носы! Но чем больше испытывали средств, тем больше гусыня стискивала клювом несчастного принца: казалось, что все рецепты Галена, все афоризмы Гиппократа и лекарства Месуэ[564] заключили военный союз против «Analyticae Posteriorae»[565] Аристотеля ради мучения одного этого страдальца.

Но судьбе было угодно, чтобы среди тысяч и тысяч пришедших попытать счастья пришла и Лолла, младшая из двух сестер. И лишь только увидав гусыню, она узнала ее и вскричала: «Питомица[566] моя, питомица моя любимая!» И гусыня, услышав голос той, которая ее любила, в тот же миг выпустила свою жертву и полетела к Лолле на руки, ласкаясь к ней и целуя и не скорбя о том, что променяла задницу принца на губы простолюдинки.

А принц, дивясь такому чуду, пожелал разузнать в подробностях всю историю Лоллы и ее пернатой подруги. И когда вышло на свет все, что учинили кумушки, он приказал хорошенько выпороть их посреди улицы и выслать из города. И, взяв в жены Лоллу, а в приданое — гусыню, что какала великими сокровищами, выдал Лиллу за другого весьма благородного и богатого мужа. И зажили они как самые счастливые люди на свете, к посрамлению кумушек, которые, желая загородить улицу богатства, посланного Небом бедным сестрам, открыли для них другую, что довела их до королевского дворца, дав им в конце концов познать, что

в каждом препятствии кроется польза.

Чьянне и Лизе — братья, один богат, а другой беден. Лизе, страдая от нужды и не видя никакой поддержки от богатого брата, отправляется странствовать и находит такую удачу, что становится великим богачом; Чьянне, завидуя ему, пытается идти тем же путем, но все оборачивается для него столь худо, что он не может спастись от несчастья без помощи брата

Смех, который вызвало во всей компании несчастное происшествие с принцем, был столь безудержным, будто на каждого из слушателей напала грыжа, и припадки хохота, наверное, до самого конца раздавались бы то отсюда, то оттуда, если бы Чекка не сделала знак рукой, что готова протрубить свою партию. И сразу же на все остальные рты был наложен секвестр, а она приступила к рассказу:

Есть изречение, которое можно сделать надписью на катафалках: «Умение промолчать еще никогда никому не повредило»[567]. Что же касается языков некоторых злоречивых людей, которые не могут ни о ком сказать добра, но то режут, то колют, — на эти языки не обращай внимания: они так делают свое дело, что, когда приходит время сгрести шашки с доски, всегда бывает видно, — и примеры этого ежедневны: говоря добрые слова, приобретешь любовь и признательность и, напротив, говоря злое, заработаешь вражду и крушение. Послушайте, как это бывает, а потом скажете, что я тысячу раз права.

Говорят, что жили когда-то два брата — Чьянне, устроенный в жизни с полным удовольствием, как граф, и Лизе, у которого и жизни-то не было; и как один был нищ удачей, так другой был убог сердцем, что ленился и задницу с места поднять, чтобы хоть в малом чем подсобить брату. И бедняк Лизе, отчаявшись, покинул родные края и пошел бродить по белу свету.