НАРДУЧЧО Но я тебе желаю, все равно,

прийти с пустыми, как ушел, руками.

Того, кто здесь орудует крюками,

утянет крюк на гибельное дно.

Я не сумею ответить, какое из чудесных желе этого дня оказалось приятнее — то, которое подали в его начале, или то, что в конце; ибо если первое было весьма вкусно, то второе поистине проникало до мозга костей, доставив князю столько удовольствия, что он, желая показать себя учтивым и щедрым, как подобает государю, приказал выдать актерам подкладку от старой шляпы, которую носил еще его дедушка. И поскольку Солнце срочно позвали на другое полушарие на помощь странам, захваченным тенями, все поднялись с мест и направились каждый к своему соломенному тюфяку, получив повеление снова собраться поутру в то же время и на том же месте.

Конец четвертого дня

Птицы уже наперебой доносили в посольство Солнца обо всех обманах и ловушках, приготовленных на улицах города в течение ночи, когда князь Тадео и княгиня Лючия рано поутру пошли на обычное место, куда по данному сигналу вошли и девять из десяти женщин. Увидев их, князь спросил, почему не пришла Якова, и, когда ему сказали, что она до того разболелась, что дай только ей Бог поправиться, он повелел, чтобы нашли какую-нибудь другую женщину, которая заняла бы пустующее место.

Тогда, чтобы не искать слишком далеко, привели Зозу, жившую окно в окно напротив княжеского дворца, и Тадео принял ее с большой любезностью — по причине тех одолжений, что она ему сделала, и того любовного чувства, что он к ней питал.

Она села среди других; и одна из женщин нарвала цветущей мяты, другая — цветов лаванды, третья — листьев руты, остальные — других цветов и трав. И одна сплела венок, будто собиралась играть на подмостках комедию, другая собрала букет, третья приколола на грудь пышно раскрывшуюся розу, четвертая держала между губ испанскую гвоздику.

И поскольку оставалось еще около четырех часов до момента, когда день разделяется надвое и настает пора обеда, князь распорядился устроить игры, чтобы потешить жену. Дело было поручено Кола Яково, распорядителю стола, человеку весьма сообразительному, и он, будто у него в кармане уже лежало что-то заготовленное на всякий случай, сразу придумал игру. Он сказал: «Если развлечение не содержит ничего для пользы дела, его, господа мои, испокон веку считают чем-то вроде теста без соли. Поэтому забавы всегда придумывались так, чтобы им быть не без пользы, но служить для приятного приобретения, чтобы с такими играми не только весело проходило время, но люди учились принимать верные решения и давать дельные ответы. Именно так происходит и в придуманной мною «игре в игры». Я предложу каждой из присутствующих женщин некую игру, а она, не раздумывая, должна будет ответить, что ей не нравится в моем предложении, и указать причину, по которой оно ей не по вкусу. И та, что замедлит с ответом или ответит невпопад, понесет пеню, то есть должна будет исполнить дело, назначенное по воле госпожи княгини.

Итак, для начала, я хочу сыграть в «трионфьелло»[551] по половине патаки с синьорой Цецей». И Цеца тут же ответила: «Не буду играть в такую игру, я не воровка». «Прекрасно ответила, — сказал Тадео. — Так и есть. Кто ворует или убивает, они и торжествуют в этой жизни».

«Если так, — сказал Кола Яково, — то у меня есть монета в четыре с половиной, на которую я готов сыграть с госпожой Чеккой в «прогоревший банк»»[552]. «Не имею ни малейшего желания, — отвечала Чекка, — потому что я не купец». «Правильно! — сказал Тадео. — Это и есть их игра!»[553]

«Но, сударыня Менека, хотя бы с вами я могу провести пару часиков за игрой в «недовольного»?» «Извините меня, но это игра для придворных», — ответила Менека. «Попала в точку! — сказал Тадео. — Этому проклятому роду никогда и ничем не угодить!»

«Но я знаю, — продолжал Кола Яково, — что госпожа Толла не откажет сыграть со мной в «четыре угла» по шесть побрек»[554]. «Боже сохрани, — отозвалась Толла. — В эту игру играть только мужьям, у кого дурные жены». «Ты не могла ответить вернее! — воскликнул Тадео. — Игра точно для того, чтобы гонять одному другую из угла в угол!»

«Но уж с вами-то, синьора Поппа, мы сыграем в «двадцать фигур», не так ли?» — не унимался Кола Яково. «И слышать не хочу, — возразила Поппа. — Это игра для лукавых льстецов». «Ты попала в цель не хуже Орландо![555] — похвалил Тадео. — Эти готовы вывернуться и двадцатью, и тридцатью фигурами, лишь бы обвести вокруг пальца бедного князя!»

А Кола Яково продолжал: «Госпожа Антонелла, умоляю, ради вашей жизни, давайте разыграем блюдо дзепполи[556] в «пошлину»». «Ах, что удумал! — рассмеялась Антонелла. — Да ты меня, видать, принял за продажную женщину!» «А ведь верно! — заметил Тадео. — Эту породу женщин обычно и облагают пошлиной!»

«Нечистый вас подери! — вышел из терпения Кола Яково. — Похоже, что я час потеряю, так и не найдя охотников для игры, — разве только если сударыня Чулла сыграет со мной в «вызов» на горшок бобов!» «Ты меня за кого принимаешь? За полицейского доносчика?» — отмахнулась Чулла. «Гром и молния! — подхватил Тадео. — Из-за их доносов людей и вызывают в суд!»

«Ну давайте же, синьора Паола, — вновь принялся за уговоры Кола Яково, — сыграем партию в пикет!» «Не на ту напал, — отозвалась Паола. — Я ведь не придворный сплетник». «Ты ответила, как впору знатоку, — сказал Тадео. — Ибо нигде не уязвляют человеческую честь такими уколами, как у нас во дворце».