— Так вот и не ваш, отец. Вы опять лжете.

— Да ведь я только что это написал! — гневно вскрикнул капеллан. — У вас на глазах!

— В том-то и дело, — ядовито подтвердил майор. — Вы писали у меня на глазах. И теперь не сможете отрицать, что писали собственной рукой. Человек, способный солгать насчет собственного почерка, способен лгать бесконечно.

— Да как я солгал насчет своего почерка? — со злобой выкрикнул капеллан, забывший от возмущения даже про страх. — Может, у вас парный психоз? О чем вы оба толкуете?

— Мы предложили вам написать вашу фамилию собственным почерком. А вы этого не сделали.

— Как так не сделал? Чьим же я почерком, по-вашему, писал?

— Чьим-то чужим.

— Чьим-то чужим?

— А вот это мы вскорости выясним, — с угрозой сказал полковник.

— Выкладывайте все начистоту, капеллан.

— Это мой почерк! — горячо, даже почти горячечно выкрикнул капеллан, в недоумении глядя то на одного своего мучителя, то на другого. — Где тогда, по-вашему, мой почерк, если это не мой?

— А вот он, — с видом глубокого превосходства отозвался полковник и пододвинул капеллану фотокопию солдатского письма, из которого было вымарано все, кроме обращения «Дорогая Мэри», а внизу кто-то приписал: «Тоскую по тебе безумно. Э. Т. Тапмэн, капеллан ВВС США». Капеллан покраснел, и полковник, презрительно глядя на него, спросил: — Ну так что, парень? Ты знаешь, чей это почерк?

— Нет, — после мучительной паузы ответил капеллан, узнавший почерк Йоссариана.

— Ты ведь грамотный парень, верно я говорю? — едко осведомился полковник. — А потому должен понимать, что выдал себя с головой, указав свою фамилию и должность…

— Фамилия-то здесь моя…

— …которую никто, кроме тебя, написать не мог. Что и требовалось доказать.

— Я ее не писал. И почерк здесь не мой.

— То есть ты его подделал, — холодно заключил полковник, пожав плечами. — И здесь тоже подделал.

— Это, наконец, невыносимо! — теряя от злости голову, заорал капеллан. Он вскочил на ноги и сжал кулаки. — Я этого не потерплю! Слышите? Не потерплю! Только что погибло двенадцать человек, а я вынужден тратить время на ваши дурацкие вопросы! У вас нет никакого права держать меня здесь, и я этого не потерплю!

Полковник молча ткнул капеллана в грудь, и тот рухнул на стул, обессиленный и перепуганный больше прежнего. Майор взял со стола резиновый шланг и принялся многозначительно похлопывать им себя по ладони. Полковник ухватил спичечный коробок, вынул оттуда спичку и, приготовившись чиркнуть ею, посмотрел на капеллана в предвкушении новых признаков бунта. Бледный от страха капеллан оцепенел. Слепящая лампа заставила его преодолеть оцепенение, и он отвернулся; плеск воды в гулкой раковине раздирал ему барабанные перепонки. Он хотел теперь одного — узнать, что им надо от него услышать, и во всем признаться. Он с тревогой смотрел на третьего офицера, который, по знаку полковника, отделился от стены, неторопливо подошел к нему и небрежно сел в нескольких дюймах от него на угол стола — лицо бесстрастное, а взгляд пронзительный и холодный.

— Выключите лампу, — негромко сказал он, глядя капеллану в глаза. — Она мешает.

— Благодарю вас, сэр, — улыбнувшись ему бледной улыбкой, пролепетал капеллан. — И воду, пожалуйста.

— Пусть течет, — сказал третий офицер. — Она мне не мешает. — Он поддернул на коленях брюки, как бы опасаясь помять остро отглаженные складки. — Назовите мне ваше вероисповедание, капеллан, — безучастно предложил он.

— Я анабаптист, сэр.

— Очень подозрительная религия, верно?

— Подозрительная? — простодушно удивился капеллан. — Почему, сэр?

— Потому что мне о ней ничего не известно. Против этого трудно возразить, правильно я говорю? А разве это не делает ее чрезвычайно подозрительной?

— Н-н-не знаю, сэр, — дипломатично пробормотал капеллан. Отсутствие знаков различия сбивало его с толку, он даже не был уверен, что должен говорить «сэр». Какой у него чин? И кто дал ему право вести допрос?

— Капеллан, когда-то я изучал латынь. Мне кажется, было бы несправедливо по отношению к вам умолчать об этом перед моим следующим вопросом. Скажите откровенно, разве слово «анабаптист» не значит просто-напросто, что вы не баптист?

— О нет, сэр. Оно значит гораздо больше…

— Вы баптист?

— Нет, сэр.

— Стало быть, если выразить вашу мысль во всей ее полноте и простоте, вы не баптист, верно?

— Простите, сэр?

— Не пытайтесь уйти от ясного ответа, капеллан. Вы ведь, по существу, уже ответили, хотя и не пожелали полностью назвать вещи своими именами. Однако отрицание некоего факта еще не определяет вашу сущность. Будучи не баптистом, вы можете быть кем угодно, кроме баптиста, так? — Офицер слегка принагнулся, показывая всем своим видом, что переходит к главному. — Вы, например, вполне можете быть, — многозначительно и проницательно сказал он, — Вашингтоном Ирвингом, верно?

— Вашингтоном Ирвингом? — с удивлением переспросил капеллан.

— Не виляй, Вашингтон! — раздраженно вклинился обрюзгший усастый полковник. — Пора бы уже сделать чистосердечное признание. Нам точно известно, что ты украл этот помидор.

Капеллан на мгновение замер, а потом нервозно, но с облегчением хихикнул.

— Ах вот вы о чем! — воскликнул он. — Теперь я начинаю понимать. Мне дал этот помидор полковник Кошкарт, сэр. Я его не крал. А если мои слова вызывают у вас недоверие, спросите полковника Кошкарта.

Дверь в противоположной стороне отворилась, и оттуда, словно из стенного шкафа, вышел полковник Кошкарт.

— Привет, полковник. Полковник, он утверждает, что вы дали ему помидор. Это так?

— А почему я должен давать ему помидор? — спросил полковник Кошкарт.

— Благодарю, полковник. У меня все.

— Не стоит благодарности, полковник, — отозвался полковник Кошкарт и вышел за дверь, в которую вошел.

— Ну, парень? Что ты скажешь теперь?

— Он сам мне его всучил! — яростно, как испуганный кот, прошипел капеллан. — Он сам мне его всучил!

— Надеюсь, вы не хотите назвать своего командира лгуном, капеллан?

— Почему ваш командир должен давать вам помидор, капеллан?

— Ну а зачем ты пытался навязать помидор сержанту Уиткуму? Хотел замести следы?

— Да нет же! Да нет! Неужели вы не понимаете? — жалобно затараторил капеллан. — Я предложил его сержанту Уиткуму, потому что мне он был не нужен.

— А для чего вы украли его у полковника Кошкарта, если он был вам не нужен?

— Да не крал я его у полковника Кошкарта!