С ризалитов башни над Верхними воротами свисали, надетые накрючья, четыре трупа. Трупы четырех людей. Точнее, остатков людей. Потому чтотела были лишены всего, что обычно выступает из человека, включая сюда и уши.Над верхними и нижними конечностями, это было видно, трудились долго и упорно,в результате чего они походили на конечности только в общих чертах.

— Это гуситские шпионы! — натянул вожжи возница. — Одногопоймали, он, не выдержав истязаний, назвал соучастников. Если б гуситы подошлик Клодзку, они должны были втихаря отпереть ворота, а в городе учинить пожары.Позавчера их на рынке казнили. Жутко мучали, другим на страх. Раскаленнымиклещами и крючьями рвали, кости ломали. А ворота теперь как следует стерегутночью и днем. Вот увидите.

Действительно, увидели. Верхние ворота стерег отряд поменьшей мере в тридцать вооруженных до зубов солдат. Выпускал из-под крышки парвисящий над костром котелок. Командир роты, верзила с физиономией бандита,играл с собакой, бросая ей палку.

Бисклаврет смотрел угрюмо. Молчал.

— Среди тех, которые висели над воротами, — вроде быравнодушно спросил Шарлей, — были знакомые?

Бисклаврет не повернул головы. Лицо у него было неподвижным.

— Да, — сказал он наконец. — Но скорее дальние, чем близкие.

Речной порт тоже охранялся такой же крупной командой.Бисклаврет тихо выругался.

— Будет непросто, — проговорил наконец. — Ручаюсь, что удругих ворот будет так же. Скверно, скверно, скверно. С идеей захватить иоткрыть которые-нибудь из ворот можем распрощаться. Надо менять планы.

— Что предлагаешь? — прищурился Шарлей. — Крууугом и марш изгорода? Пока еще можно?

— Нет, — бросил Рейневан. — Остаемся.

— А ты, — демерит окинул его взглядом, — в своем уме? А? Ещев состоянии решать?

— Я в своем уме и во всех своих силах. Остаемся в Клодзке.

— Надеюсь, не ради покаяния? Спрашиваю, потому что ещемгновение назад ты выглядел так, словно жаждешь искупительного покаяния.

— Кончай с впечатлениями. — Рейневан насупил брони. — Явыслушал твой совет и взял себя в руки. А взяв, заявляю: мы получили приказы.Сироты на нас рассчитывают, мы должны помочь захватить город. Надо проверитьвсе ворота.

Проверили. Рейневан, Шарлей и Самсон занялись стеной отМостовых ворот до Замковой горы. Осмотр не воодушевлял. Банный проход былнаглухо забаррикадирован камнями и бревнами. Вдобавок у ближайшей приходскойцеркви расположилось армейское подразделение. У остальных ворот, Зеленых иЧешских, стояли на страже боевые роты наемников.

С Бисклавретом они встретились в условленном месте позадипекарни на улице Гродской. Кроме сообщения, что Водные и Пжиленцкие воротастерегут сильные отряды стражи, Бисклаврет принес слухи, в основном с фронта.Подтвердилось, что Прокоп ушел из-под Нисы, повел Табор на север, на Надодре.Миссия Горна и Дроссельбарта должна была пройти удачно, потому табориты ненапали ни на Зембицы, ни на Стжелин, ни на Олаву. Этот факт ширококомментировали, а мнения были различные. В соответствии с одними Ян Зембицкий иЛюдвик Олавский совершили преступление, поскольку, договорившись с еретиками,оказались не лучше предателя Болько Волошека и шпионов, повешенных на Мостовойбашне. Однако были и такие, которые считали, что князья поступили разумно,сохранив договорами имущество и жизнь множества людей. Хорошо б, добавлялимногозначительно, но тихо, если бы и другие проявили такой же ум. Второе мнениеначало заметно перевешивать, когда до Клодзка дошла весть о разрушенном иполностью сожженном Немодлине, так как немодлинский князь Бернард, дядяВолошека, опрометчиво отказался договариваться с Прокопом Голым.

Однако больше и живее, чем табориты Прокопа, горожанзанимали надвигающиеся с юга сироты. Дошедшие только что сообщения о сиротахвызвали в городе крупный переполох, поскольку из них следовало, что вся странак югу от Клодзка полыхает огнем и разливается кровью, а гуситы неудержимо прутна север. Пала, рассказывали дрожащими голосами беженцы и очевидцы, считавшаясянеприступной крепость Гомоле, охраняющая Левинский перевал. Взяты и обращены вразвалины две другие крепости, долженствовавшие сдерживать нашествие, — Щерба иКарпень. Пущены по ветру Левин, Мендзылесье, Шнелленштайн, Лёндек и многиесела. Кто не убежал, тот пошел под нож, рассказывали бледные от ужаса беженцы иочевидцы, а жители Клодзка были в волоске от всеохватывающей паники.

Бисклаврет потер руки, но радость его была недолгой. Нарынок он попал как раз в тот момент, когда к собравшейся толпе обратился Путаиз Частоловиц. Рядом с ним стоял приор Фогсдорф.

— Necessitasinloco, spesinvirtute, salusinvictoria! — кричалПута. — Клянусь здесь, пред вами, нашей Клодзкской Девой Марией и СвятымКрестом, что не отступлю ни на шаг, защищу город либо полягу на его развалинах.

— Никого из вас, — без всякой напыщенности добавил приорФогсдорф, — даже самого прераспоследнего слуги, не оставлю я без защиты.Никого. Клянусь этим Святым Крестом.

— Не повезло, — равнодушно отметил Бисклаврет. — Хуже мыпопасть не могли. Чертов Пута sansperetsansreproche[224], вкомпании с встречающимся реже единорога мужественным и добропорядочным попом.Непруха!

— Непруха, — спокойно согласился Шарлей. — Нет, видать, намсчастья. Подведем итоги. Раскрыть какие-нибудь ворота не удастся. Вызватьпанику среди защитников будет трудновато. Что остается?

— Убийство, — скривил рот француз. — Покушение.Террористический акт. Можно попытаться изъять Путу и приора. Положимся в этомна Рейневана, вчера вечером он в Желязне проявил талант...

— Довольно, — обрезал его Рейневан. — Больше об этом не хочуи слышать. Жду серьезных предложений. Что у нас остается?

— Поджог, — подал плечами Бисклаврет. — Разжигание пожара,вернее, пожаров. В нескольких местах одновременно. Но это тоже отпадает. Я затакое дело не возьмусь.

— Это почему ж?

— Рейневан, — голос француза был холоден, а взгляд ещехолоднее, — можешь изображать из себя идейного борца, если хочешь, еслидумаешь, что это тебе к лицу. Можешь, если есть желание, бороться за Виклифа,Гуса, Бога, причастие subutraquespecie, благо народа и общественнуюсправедливость. Но я — профессионал. Я хочу исполнить работу и остаться живым.Что, не дошло? Диверсионные пожары, чтобы они были эффективны, необходиморазжечь в самый момент штурма. Понимаешь?

— Я понимаю, — заявил Шарлей. — В самый момент штурма, когдауже нет возможности убежать. Те, что с нашей помощью захватят город, сэнтузиазмом прирежут нас во время вошедшей в обычай победной резни.

— Можно договориться о каком-то знаке...