Десницкая, профессор ЛГУ и парторг Института языка и мышления имени Н. Я. Марра, коснулась космополитизма в языкознании, подробно остановившись на критике работ профессора С. Д. Кацнельсона (который присутствовал на партсобрании и вынужден был уделить в своем выступлении время для покаяния)[846]. Кроме того, часть своего выступления она посвятила разоблачению буржуазных теорий в языкознании, проникающих в труды советских ученых:

«В настоящее время так называемый структурализм является боевой идеологией буржуазного языкознания, идеологией, объединившей основную массу языковедов буржуазного Запада. Центром этой теории являются страны Бенилюкса, Дания и Америка. Структурализм является типичным выражением буржуазного космополитизма. Эта концепция, совершенно нивелирующая всякую национальную, всякую историческую, всякую классовую специфику. Языки рассматриваются с точки зрения общих универсальных законов, и ставится вопрос, что языкознание должно быть наукой о законах, которые едины для всех языков, для всех стран, для всех времен. Поэтому не надо изучать много языков, не надо изучать их историю, не надо изучать их своеобразие. Можно ограничиться изучением одного языка и вывести на этой основе общие законы. Языкознание, в общем, сводится к нескольким убогим схоластическим законам формальной логики. Язык с точки зрения этой концепции рассматривается как система отношений, система функций. Что вступает в эти отношения, что соотносится, что обладает функцией – это безразлично, это все равно.

И вот, о влиянии этой воинствующей идеологии англо-американского блока нам нужно особенно серьезно говорить. Не случайно, что в организационном оформлении структурализма принимал активное участие белоэмигрант, безродный космополит Роман Якобсон[847], теснейшим образом связанный с теми формалистами в литературоведении, о которых мы сейчас все время говорим. Роман Якобсон – это ближайший друг В. Шкловского, который является автором знаменитого “Гамбургского счета”. И вот этот враг Советского Союза – Роман Якобсон – является одним из идейных вождей этой воинствующей идеологии англо-американского блока.

Каково непосредственное влияние этих идей? Надо считаться с тем, что у Якобсона остались прямые связи с некоторыми представителями нашей лингвистики. Но, кроме того, сама идеология структурализма в целом сильно влияет на наше языкознание, и часто мы недостаточно учитываем это влияние. На днях произвели полный разгром структуралистских теорий, получивших развитие среди некоторой группы работников в области фонетики. Эти наши фонетисты, развивавшие идеи структурализма, признали свои ошибки. Так что в данной области разгром этого враждебного направления совершен. Но надо считаться с тем, что в области общего языкознания, в области изучения грамматики, структуралистские идеи имеют очень сильное хождение, причем их не всегда можно обнаружить, потому что если наши авторы часто любят ссылаться на зарубежных лингвистов по частным вопросам, то по вопросам общетеоретическим они предпочитают не ссылаться, а просто излагают враждебные концепции под видом последнего слова советской науки.

Дело разоблачения структурализма в нашем языкознании, это дело, которое только-только начинается. Мы должны будем этим серьезно заняться»[848].

Выступления сотрудников Пушкинского Дома, отличавшиеся повышенным градусом большевистской критики, продолжил еще один делегат от парткома Института литературы, присланный на собрание райкомом ВКП(б), – Б. В. Папковский; он поставил вопрос критики шире – рассмотрение отдельных личностей он перевел в опасную область «групповщины», выдвигая против ученых серьезнейшие политические обвинения:

«Я не посмел бы задержать ваше внимание на минуту, учитывая, что мы все устали, что работа продолжалась очень плодотворно, если бы одна проблема, один существенный вопрос не был здесь так мало затронут. Он оказался совершенно обойденным.

Вопрос этот состоит в том, что ни в одном выступлении не прозвучало в должной мере – а как же обстоит дело на факультете с организационными формами космополитизма. ‹…› Плоткин на партбюро в Институте литературы заявил, что в Институте литературы существовала сплоченная группа, которая ставила перед собою определенную цель и задачи не только идеологические, но и организационные. Плоткину пришлось признать, что он фактически явился главой этой группы, сплотил ее. Этот авантюризм Плоткина, который известен с начала Отечественной войны, его политическое двурушничество становятся совершенно очевидными.

Ну, а у вас на филфаке ведь работают те же самые лица. Если в Институте литературы такая сплоченная группа была, то у вас ее не было? Я смею утверждать, что была. Я приведу только один пример, известный в райкоме. В начале этого учебного года новый декан, новое партбюро проводили укрепление преподавательских кадров коммунистическим составом. И что вышло? Против этого выступили космополиты, против этого выступил Плоткин, причем на бюро райкома обследовательская комиссия официально заявила, что Плоткин выступил как представитель этой группы, и мнение было такое, что коммунистами укреплять кафедры не следует. Ведь такой факт был? Был. Это проявление групповщины? Безусловно. А то, что Гуковский сгруппировал вокруг себя не только преподавателей, старших преподавателей, доцентуру, но и студенчество, – это групповщина или нет? А тот факт, что в Ленинграде создалась монополия формалистов и космополитов, начиная с лекторского бюро и кончая всякими издательствами и редакциями газет (напр., “Вечерний Ленинград”) – это организованная группа или нет? Спрашивается, а у вас в университете нет организованной группы? По-моему, на этот вопрос двусмысленного ответа быть не может, – эта группа, безусловно, есть. И ту тревогу, которую выразил секретарь партийного комитета университета (Ф. Я. Первеев. – П. Д.), я поддерживаю. Вы правильно подчеркнули, что разоблачение только начинается, что надо довести его до конца, что надо разоблачить и изгнать дутые авторитеты. Речь идет не об отдельных ошибках, а речь идет о системе взглядов, системе буржуазного контрреволюционного космополитизма и формализма, речь идет не о том, чтобы исправлять их, а о том, чтобы ликвидировать это наследие буржуазной культуры.

Так стоит вопрос. Эта постановка вопроса политическая, а не разговоры вообще, не критика отдельных ошибок. Отдельные ошибки легко исправить, отдельные ошибки, может быть, будут и в дальнейшем, мы не гарантированы от этого, но это не система определенных контрреволюционных взглядов. Спрашивается: а формалисты, космополиты – это контрреволюционеры или нет? На этот вопрос надо дать четкий ответ. Я утверждаю, что это контрреволюция, никаких либеральных споров здесь быть не может. Вопрос идет о полной ликвидации. Теперь у нас как-то принято говорить, что Эйхенбаум – человек больной, он в очень тяжелом состоянии, и поэтому его критиковать неудобно. Но ведь дело не в этом, не будем говорить о субъективном состоянии человека, а будем говорить об общественной значимости его деятельности, которая отражена в какой-то мере в культуре и этой культуре вредит. Поэтому разрешите остановиться на политическом моменте.

В 1922 г., как известно, издеваясь над русской культурой, Эйхенбаум провозгласил, что русская интеллигенция никогда не имела самостоятельного лица и постоянно училась у немцев. Дальше он оплевывает ленинскую теорию