– Я не думаю, что мы вообще что-то видим.

Позже мы узнали немного больше о том, что происходит. Мы легли спать, ночью открылась дверь, старые половицы заскрипели под шагами. И в темноте звуки любви столкнули нас всех с еще одной, более страшной смертью.

3. Цвет скорби

У меня ни с кем ничего не было с момента, как умерла Джейн. За многие месяцы до того, как она ушла, мы получили этот горький, унылый опыт, когда она держала кусок полиэтилена между моей и ее грудью, и нашими животами, чтобы ее зараженная кожа не дотрагивалась до меня. Это не способствовало романтичности момента, и после она плакала до тех пор, пока не уснула, в то время как я держал ее за руку, уставившись в темноту.

После ее смерти я прибыл в поместье, со мной прибыли и другие, чтобы найти что-то или сбежать от чего-то, а по ночам здесь слышались странные звуки. В поместье было достаточно места для нас всех, однако двери открывались и снова закрывались в темноте, и каждое утро атмосфера за завтраком была разной.

Моя дверь никогда не открывалась, и я сам никогда не открывал никаких дверей. Затянувшееся чувство вины из-за смерти Джейн давало ощущение того, что я предам ее любовь, если начну снова встречаться с кем-то. Еще большей степени затворничества способствовала неуверенность в себе, а также убежденность в том, что никто не будет заинтересован во мне. Я был тихим, замкнутым и неинтересным, только оперившимся птенцом, лишенным какой бы ни было надежды взлететь, будучи окрыленным каким-либо талантом. Никто не захотел бы меня.

Ничего из этого не могло предотвратить чувство изоляции, я ощущал едва уловимую ревность и тоску каждый раз, когда слышал шаги в темноте. Я никогда не слышал что-либо еще – стены были слишком толстыми для этого, здание слишком прочным, но мое воображение дополняло недостающие куски. Обычно звездой была Элли. И здесь крылась другая проблема – желание женщины, которая мне даже особо не нравилась.

Ночь, когда все изменилось для нас, была первой ночью, когда я услышал, что кто-то занимается любовью в поместье. Голос было не разобрать в его исступленном восторге, в его пронизывающей пылкости, то и дело слышались ниспадающие замедленные вздохи перед тем, как звонко зазвучать снова. Я сел на кровати, пытаясь стряхнуть остатки сна, которые прицепились ко мне, словно водоросли к утонувшему телу. Конечно, там была Джейн, и что-то на снегу, и еще что-то, что было и Джейн, и снегом одновременно. Я вспомнил, как острая белизна поглотила меня, и ощущение льда на своей коже. Я наблюдал, как снег вокруг становится красным, а затем снова белым, потому что пришла Джейн и ее искупительное прикосновение распространилось на окружающую пустоту.

Послышался еще один развратный и ничем не заглушенный вскрик.

«Кто это? – подумал я, – Очевидно Хейден, но с кем он там был? Розали? Циничная, напуганная, вечно с паранойей Розали? Или Элли?»

Я надеялся, что это была Розали.

Я облокотился на спинку кровати, потому что не мог лежать и не обращать внимания на звуки. Шторы были распахнуты, у меня не было причин закрывать их, и благодаря свету луны было видно, что на улице снова идет снег. Я размышлял о том, что что-то там снаружи наблюдало за спящим поместьем, слушая сумасшедшие звуки страсти, исходящие из здания, еще забрызганного кровью и воспоминаниями тех, кто недавно умер. Я размышлял о том, понимало ли то, что снаружи, человеческие эмоции: взлеты и падения, силу духа, помогавшую пережить даже самые угнетающие, опустошающие события – и что они понимали из звуков, которые сейчас слышали. Возможно, они думали, что это были крики боли. Экстаз и агония часто звучат одинаково. Звуки продолжались, то становясь громче, то затихая. К ним добавился ритмичный звук ударов о стену.

Я подумал о времени до болезни Джейн, до того, как ее состояние стало ухудшаться, когда большинство населения все еще думало, что человечество может очистить все, что загрязнило, и починить все, что разорвало на части. Мы были женаты несколько лет, наша любовь была так же глубока, как и в самом начале, наша страсть все еще оставалась живительной и дающей силы. Сиденья машины, кинотеатры, лес, даже телефонная будка – мы побывали везде, смеясь как подростки, мы стонали вместе, довольные близостью.

И пока я сидел там, вспоминая свою умершую жену, произошло странное. Я не смог понять, когда пришло осознание, но внезапно я стал уверен в том, что голос, который я слышал, принадлежит Джейн. Она стонала, пока кто-то в доме занимался с ней любовью. Она пришла снаружи, та холодная ненастоящая Джейн, которую я недавно видел. Она пошла к Хейдену в комнату. И сейчас мне изменял человек, которого я никогда не обманывал.

Я встряхнул головой, зная, что это был бред, но также уверенный в том, что голос принадлежал ей. Я был настолько уверен, что встал, оделся и открыл дверь спальни, не думая о невероятности происходящего. Реальность контролировалась темнотой, а не ясностью, которую я мог бы пролить на ситуацию. С таким успехом я мог бы совсем закрыть глаза.

Лестничная площадка освещалась несколькими свечами, расположенными на крюках в стене. Их мягкий свет едва доходил до пола, они мерцали, когда словно из ниоткуда появлялся сквозняк. Там же, куда свет достигал, было видно старый ковер, поблекший и потрепанный временем и бесчисленными стопами незнакомцев. На стенах висели разодранные обои, влажные и порванные, словно омертвевшая кожа. Рейки и штукатурка ниже были с выбоинами и трещинами. Воздух был густой из-за старости, тяжелый из-за плесени и пах призраками. Куда бы я ни ступал, чувствовалось, как пол немного прогибается подо мной, хотя я был не уверен, была ли это реальность или продолжение моего сна. Я мог бы идти по снегу.

Я пошел к комнате Хейдена, и громкость стонов и криков усилилась. Я остановился немного поодаль, сердце стучало не из-за напряжения, а из-за мыслей о том, что Джейн была всего в десяти шагах от меня, занимаясь любовью с Хейденом – человеком, которого я едва знал.

«Джейн умерла», – я сказал себе, и она громко вскрикнула, кончая. Затем другой голос вздохнул, сбрасывая напряжение, и это тоже была Джейн.

Кто-то дотронулся до моего локтя. Я резко развернулся, слишком испуганный, чтобы кричать. Это была Элли в ночной рубашке, босые ноги спрятаны в тени. У нее был странный взгляд. Это могло быть из-за приглушенного света. Я собирался спросить ее, что она здесь делает, но потом осознал, что, возможно, то же самое, что и я. Она осталась внизу прошлой ночью, не желая дежурить, настаивая на том, что мы все должны спать.

Я собирался рассказать ей, что там с Хейденом Джейн, затем я понял, как глупо это бы прозвучало, как глупо это в действительности было.

«По крайней мере, – подумал я, – это не Элли. Должно быть, Розали. По крайней мере не Элли. И конечно же, не Джейн».

И Джейн вскрикнула снова.

По моей коже побежали мурашки, поднялись волосы на шее, позвоночник задрожал.

– Хейден хорошо проводит время? – прошептал кто-то, и позади Элли показалась Розали.

Я закрыл глаза, слушая крики Джейн. Однажды она кричала так в парке, и сторож погнался за нами с фонарем, хрипло вопя. В свете фонаря была видна наша нагота, и мы смеялись, пытаясь собрать разбросанную одежду.